Коридор ощутимо забирает вверх, но идти пока комфортно. Мы не торопимся, медленно перебираем ногами, готовые к любой западне, пролому или яме – не хватало поломать себе ноги, в двух шагах от цели. Иногда под подошвами хрустят кости, но нам не хочется выяснять, кому они принадлежат.

– Где-то здесь должен быть вход в подвал университета, – шепчет над ухом Лёша.

Низенькая дверь, и впрямь, находится быстро. Коридор выводит прямиком к ней.

– Для гномов ее, что ли, делали? – бурчит Данилов, оглядывая ржавый замок.

Кругом паутина, на которую налипла грязь. Видно, что здесь давно не было ни одной живой души. Крысы не в счет – сомневаюсь, что у них есть души. Эти мелкие твари сейчас пищат и копошатся в отсыревших коробках и ящиках у стен, в ворохе сгнившего тряпья. При свете фонаря я вижу, что они не опасны. В метротуннелях встречаются куда более опасные особи, эти по сравнению с ними – сущие задохлики.

Замок в двери – не преграда, его ригель, изъеденный коррозией, рассыпается, когда я дергаю за ручку. Дверь тут же слетает с петель, и мы едва успеваем отпрыгнуть в сторону.

– М-мать! – ругается Данилов сквозь зубы – край двери застыл всего в паре сантиметров от его ног.

– Нельзя поаккуратнее было?! – шипит щербатый. Он явно хочет добавить что-то еще, но Лёша взмахом руки обрывает неначатую перебранку. Оно и к лучшему – я как раз прикидывал, что у ретивого бойца по-прежнему избыток зубов в пасти. Щербатый что-то бухтит, прожигая меня взглядом. Надо повнимательнее за ним следить, от такого вполне можно ожидать удара в спину.

Короткая лестница выводит нас в затхлый подвал университета. Сквозь узенькие, забранные решетками окошки в подвал проникает дневной свет с улицы, и в этих светлых пятнах столбом стоит пыль. В подвале ожидаемый беспорядок: повсюду истлевшая бумага, разломанные ящики с хламом, гнилые доски, у стен свалены железные прутья, поломанные парты, стулья, лавки. Пищат крысы, недовольные нашим вторжением в их владения, но главное – подвал кишит блохами. Они прыгают на лица и руки, кусаются, раздражают. Только чумы нам какой-нибудь не хватало!

Торопливо оглядываю интерьер:

– Кажется, есть идея.

Калужский Государственный университет им. К.Э. Циолковского

Густые кусты с еще не облетевшей листвой на выходе из подвала оказались весьма кстати – семь человек за ними вполне смогли укрыться. Пока все идет без сучка и задоринки, если не считать рептилии в коллекторе, ну это уже издержки нашего мира. Легкий ветер гуляет по двору перед КГУ, пригибает высокую траву, сдувает пыль с карнизов здания университета.

– Подождем немного, – шепчу я Лёше. – Пусть разгорится, как следует.

За спиной сквозь подвальные окошки видно, как там пылает огонь – ящики, мебель и бумага занялись в два счета. По моим расчетам, дым скоро проникнет в помещения выше, и, надеюсь, немного отвлечет охрану. Да и видимость станет похуже. Пока выжидаем. Да и передохнуть не помешает после марафона по канализации.

– Итак, ты говорил, что в курсе, где находится твой флаг. Не поделишься информацией?

Лёша кивает.

– На первом этаже актовый зал. Флаг лежит на постаменте.

– Вряд ли вся охрана сосредоточена в одной комнате, – размышляю я. – Было бы глупо. Напомни, сколько у Братства человек?

– Не считая тех, кто сейчас на Частоколе, человек двадцать.

– Ладно.

Недалеко от нашего убежища я замечаю окно без стекол и пихаю Лёшу в бок.

– Сейчас разведаю.

Подползти и подтянуться на руках – дело несложное. Взгляду открывается полутемный коридор или холл, в котором уже вихрятся клубы дыма. Вдалеке слышны крики.

– Ты не высовывайся так сильно, – слышу голос Лёши позади, – а то снимут еще ненароком.

– Далеко отсюда до актового зала?

– Метров пятьдесят по коридору. Попробуем, – отвечает он на мой следующий вопрос, уже готовый сорваться с уст.

Тем временем, паника внутри нарастает. Голоса слышатся все ближе.

– Скоро во двор выбегут проверить. Пора, – заключает Лёша.

Через минуту мы все уже внутри, жмемся к квадратным колоннам. Дым разъедает глаза – уж и не знаю, союзник он нам, или противник.

– Что ж, Алексей, времени у нас в обрез. Веди, а то скоро станем, как слепые котята.

Крадемся вдоль стен. С каждым пройденным метром видно все хуже, глаза слезятся, дышать непросто. Едкий дым заставляет сжиматься горло в спазмах. Вдруг откуда-то сбоку выскакивает человек с «калашом» наперевес, налетает прямо на Лёшу, и лишь тогда замечает Сынов Сопротивления. Но предупредить товарищей боец не успевает – могучий удар обрушивается на его голову, отправив в нокаут. Лёша довольно хмыкает, потирает руку. На мгновение мне кажется, что он получает от этой операции удовольствие. А если задуматься, то, наверное, так и есть – ведь настоящий Маневр берет начало от ролевых игр, ради которых и съезжались люди из других населенных пунктов в Калугу. Я вижу в этом лишь неоправданную глупость.

По пути мы обезвреживаем еще двоих: одному сворачиваем шею, другому везет больше – сломанная кисть и отключка из-за пережатой сонной артерии. Наконец, перед нами слегка приоткрытые двери актового зала.

Лёша оборачивается ко мне, подмигивает:

– Уж как повезет, братуха. Помирать, так весело!

В следующую минуту он рывком распахивает дверь так, что она чуть не слетает с петель.

Мы вваливаемся в задымленное помещение и бросаемся в разные стороны вдоль стен. Щелкают выстрелы, за спиной кто-то охает. Открываем огонь в ответ. Слышен звук падающих тел, грохот, трехэтажные матюки. Метрах в десяти от меня виден постамент. Вероятно, именно там искомая книга. От стены слева отлипает фигура и бросается вперед. Узнаю Лёшу. Он держится за плечо, левая рука безвольно болтается – видно пуля зацепила.

Стреляю в ту сторону, откуда видны в дыму вспышки. В ответ меня накрывает очередь из автомата: пули вгрызаются в стену над головой, выбивая куски штукатурки и бетона. Падаю на колени и ползу за перевернутую лавку, умом понимая, что от пуль она меня не спасет. Но хотя бы скроюсь из вида охранников. И в этот момент слышу торжествующий вопль Лёши, перекрывающий звуки выстрелов.

Сразу стихает стрельба, из укрытий выглядывают защитники и оставшиеся в живых Сыны Сопротивления. Все трут глаза и надсадно кашляют – дым забивает легкие. Ищу Данилова и нахожу его целым и невредимым, лишь на лбу кровоточит длинная царапина. А посреди актового зала стоит на неверных ногах, покачиваясь, как маятник, Лёша, и в его вытянутой руке – книга. Тот самый флаг, ради которого все это затевалось. Слезящиеся глаза Сына Сопротивления излучают радость, он пытается улыбнуться, но из угла его губ тянется струйка крови, ноги подкашиваются, и он оседает на пыльный пол, вывернув простреленную руку под неестественным углом.