Опять двадцать пять! Дежавю. Сколько можно-то? Мы через это уже проходили.

– Э, нет, браток, в ваших разборках мы не участвуем, это даже не обсуждается. Сами выкручивайтесь.

Лёша вздыхает.

– А если заплатим, а?

– Нет, – отрезает Данилов. – Мы тебе не какие-нибудь там наемники.

Тут уж я благоразумно молчу.

– Жа-алко, – протяжно тянет Лёша. – Ну, если передумаете вдруг, время еще есть. Если что, мы здесь недалеко – в Доме Печати, рядом с храмом. Квадратное строение, мимо не пройдете. А храм отсюда из оврага в светлое время суток виден.

Какое-то время мы еще потягиваем свежезаваренный чай, а затем Лёша нахлобучивает кепку, натягивает ботинки и откланивается.

– Что думаешь обо всем этом? – шепчет мне Данилов, когда кусты смыкаются за спиной мужика.

– Хрен его знает. Я бы валил отсюда. Что-то нуждающихся в нашей помощи не видать. Или ты хочешь остаться?

Данилов пожимает плечами.

– В любом случае завтра надо выбраться из оврага и осмотреться, – говорю ему. – Давай тогда и определимся окончательно.

Калуга, окрестности оврага

Золотая аллея, словно оправдывая свое название, усыпана пожухлыми желтыми и бурыми листьями. За моей спиной торчит пирамидальный обелиск в честь основания города, на его облезлых гранях еще сохранились рельефные рисунки. Позади остался какой-то там НИИ из красного кирпича, больше напоминающий старинный завод или вокзал. Передо мной – желтоватый от времени двухэтажный особняк. Кажется, Лёша говорил, что это бывшее музыкальное училище, а за ним будет тот самый Дом Печати, где укрылся штаб Сынов Сопротивления. Низенькие домики и коттеджи на склоне оврага скособочились, скосоглазились и сиротливо смотрят в стороны, но в них еще чувствуется Калужская величественная старина. Отсюда и пугающий Каменный мост, упирающий свои могучие основания-ноги в дно Березуевского оврага, выглядит красиво. Да, умели раньше строить, даже сейчас глаз не оторвать.

А над всеми домами возвышаются купола храма с сохранившимися крестами – того самого, который мы заметили с Даниловым, когда встали на стоянку в овраге. Потускневшая от времени позолота все еще поблескивает, несмотря на хмурое неприветливое утро.

Я чувствую себя будто заново родившимся, когда ощущаю под собой стертое сиденье своего байка. Меня переполняет чувство радости. Вот сейчас как рвану по улочке, выжму из байка все, на что способен мой старый дружище, и все невзгоды будут нипочем. Соскучился я по ревущему мотоциклу и ветру, надувающему слегка расстегнутую косуху.

Лёша предупреждал, что за НИИ лучше не соваться. Там центральный городской парк, который облюбовала какая-то дрянь. Нынче на месте красивого в прошлом места для прогулок – рассадник злобных тварей. Так уж теперь часто происходит, что скверы, аллеи и парки лучше обходить стороной.

Взрыкивает байк, я срываюсь с места, набирая скорость. Из-под колес летят во все стороны щепки, прелые листья и ссохшиеся комки грязи. Наглым образом вторгаюсь в тишину раннего утра, распугивая мелких зверушек и птиц, облюбовавших липовую аллею, вдоль которой я сейчас мчусь. И вдруг, внезапно, перекрывая шум мотора моего двухколесного товарища, раздается чудовищный хлопок, за ним еще один и еще. Небо слева озаряется вспышкой, будто восходит второе солнце, норовя сжечь все вокруг своим огненным дыханием. Кажется, что пылает овраг. Терзаясь нехорошими предчувствиями, я резко торможу и сворачиваю к нему. Ветки кустов и деревьев хлещут меня, цепляются за одежду, хватают байк, но я упорно рвусь напролом, а в сердце растет тревога и страх.

Худшие опасения оправдываются. В овраге на земле пылает переломленный пополам дирижабль. В воздух взмывают языки пламени, доставая, кажется, до небосвода. Данилов?! Я спрыгиваю с байка, кубарем скатываюсь по пологому склону, обдирая одежду об коряги, торчащие из земли. Лицо обдает жаром, близко не подобраться. Я бессильно загребаю руками землю, рву сочную траву и до одури пинаю ближайшее дерево. Ивана уже не вернуть, не вытащить из этого пожарища, разметавшегося по дну оврага, не спасти. Как же так?! Отчего вспыхнули баллоны с водородом?!

– Красиво горит, зараза! Еле ноги унес, – слышу я рядом знакомый голос.

От облегчения хочется рассмеяться. Я заключаю в крепкие объятия раскрасневшегося Данилова.

– Жив, чертяка! А я тебя уже похоронил.

– Жив, только что дальше будем делать?

И Данилов рассказывает, как пошел к ручью набрать воды, и в этот момент с правой стороны оврага раздались выстрелы. Зажигательные или разрывные пули сделали свое дело: пробили оболочку дирижабля и добрались до баллонов, накаченных атоммашевцами водородом за неимением гелия.

– С гелием бы такого не случилось, пусть бы вышел газ, но хоть вещи свои бы спасли, – говорит Иван.

– Да черт с ними, с вещами. Цел и ладно. Чай, не богатства перевозили. Вот на чем до Москвы будем добираться – другой вопрос. Более важный и насущный.

Мы сидим на склоне холма и наблюдаем за агонией дирижабля. Для Данилова он успел стать вторым домом. Столько усилий было вложено, чтобы его дважды приводить в порядок, столько километров по воздуху пройдено. Кажется, я могу его понять. Если бы я потерял свой байк, злости не было бы предела. А перед нами пылает вековой дуб, служивший нам причальной мачтой, пламя облизывает каменный мост, который уже почернел от копоти, потрескивают и занимаются другие деревья. Хорошо, что они не сухие, иначе пылало уже бы все вокруг нас, а так, огонь, скорее всего, далеко не распространится – слишком сыро после недавних дождей, да и живые деревья горят плохо. Что ж, нам тут больше нечего делать. Разве что стоит проверить, не потерял ли я ствол и топор во время активного спуска по склону оврага. Порядок, на месте.

Мы выбираемся из оврага, туда, где лежит в траве брошенный байк. Я поднимаю своего стального друга и завожу мотор.

– Зажигательные пули, говоришь? Что ж, они за это ответят! Запрыгивай, – я киваю Ивану на место позади меня. – Едем к Дому Печати.

Калуга

Мы мчимся по Золотой аллее, преисполненные чувством мести, желанием поквитаться за уничтоженный дирижабль. Вот, значит, какова цена отказа! Не согласились участвовать в этой авантюре, борьбе за власть между двумя группировками – пеняйте на себя? Посмотрим, насколько смелыми вы окажетесь, Сыны Сопротивления, когда мы сойдемся с вами лицом к лицу. Это не издалека зажигательными пулями лупить! А знаете ли вы, товарищи, что использование зажигательных пуль запрещено Женевской конвенцией? Ну ничего, мы с вами еще об этом потолкуем. Просто так не отделаетесь, всю душу вытрясем. Я яростно сжимаю руль и закладываю вираж, едва не позабыв, что у меня за спиной второй пассажир. Данилов еле слышно чертыхается.

Добираемся до конца Золотой аллеи, оставляя позади себя шлейф сухих желтых листьев, растревоженных нашим наглым вторжением. Я направляю байк между двумя сгнившими скамейками и сворачиваю за двухэтажный домик. Прямо по курсу стоит, очевидно, Дом Печати – четырехэтажный кирпичный квадрат с узкими окнами, в лучших традициях советского строительства. Строение выглядит неприветливо: желтый кирпич покрыт разводами плесени, местами сколот. Возле входа несколько сбившихся в кучу автомобилей образуют нечто вроде бруствера, протиснуться можно только вдоль стены. Здание кажется необитаемым. Неужели Лёша обманул? Тогда что это было? Разведка перед боем? Спустился в овраг, осмотрелся, а затем дал команду на уничтожение, решив, что мы представляем угрозу? А если тут вообще нет никаких Сынов Сопротивления и Нового Братства, а нам просто задурили голову? Может, сигнал SOS дали истинные жители города, притесняемые бандитами?