Ханнелоре громко чихнула, когда Бюффел пробирался через пыльные пачки бумаг. Ван-Ин пытался быть полезным, освещая карманным фонариком бумажную свалку.

Бюффел уверенно принялся за работу, словно он вел архив до вчерашнего дня. По указанию учителя Ханнелоре перетаскивала стопки пожелтевших документов.

– Возьми фонарик, – сказал Ван-Ин.

Прошло целых две минуты, прежде чем он наконец вспомнил, что она беременна. Бюффел подмигнул Ханне. Он считал нормальным, что молодой человек ревнует.

Когда Бюффел крикнул «1964», у Ван-Ина было такое чувство, что он переместил пять тонн бумаги.

Учитель достал карманный нож и перерезал веревку, которой была связана пачка.

– Десмедт Дирк и Дани, – сказал чуть погодя. – Отец: Десмедт Йозеф, мать: Барт Лютгарт. Гражданское состояние: разведены.

Когда Ханнелоре вставила ключ в замок входной двери, она дрожала. Тонкая ткань ее плащика почти не защищала от подкрадывающегося осеннего холода. Несмотря на то что обманчивые дневные температуры создавали иллюзию позднего лета, вечер разочаровывал. Кроме того, пребывание в пыльном архиве не пошло ей на пользу.

– Подогреть вино? – услужливо предложил Ван-Ин.

Ханнелоре почти вбежала в дом. Она устроилась на диване.

«Молчание – знак согласия», – подумал Ван-Ин. Он взял плед и уютно ее закутал.

– Дирк и Дани Барт, – простучала она зубами. – Теперь я понимаю, почему каждая зацепка заканчивалась ничем. Барт знал, что мы ищем его брата.

Ван-Ин поставил на журнальный столик два бокала очень горячего вина.

– Весьма похоже на то, что Дани и есть Герберт и что наш главный инспектор убил Провоста, – заключил он удрученно. – Если это просочится, Брюгге встанет на голову.

– Потом мы столкнемся с «кофейным арестом», – ухмыльнулась Ханнелоре.

Ван-Ин подул на вино и подал ей бокал.

– «Кофейным арестом»?

Ханнелоре пригубила горячее вино.

– Ведь все знают, что вы вместе пили кофе, – сказала она с каменным лицом.

Телефон – отвратительная вещь. Он звонит в самый неподходящий момент. Ван-Ин выругался. Он поставил бокал и побежал на кухню.

– Алло.

– Прошу прощения, что беспокою вас так поздно, комиссар, но…

– Что случилось, Херман?

Ван-Ин узнал голос дежурного офицера. Херман Тант говорил взволнованно, что ему было не свойственно.

– Речь идет о неком Артсе, – сказал он довольно неясно.

– Что с ним?

Ван-Ин отреагировал глупо. На другом конце провода на мгновение стало тихо. Тант жалел, что дал себя уговорить позвонить комиссару.

– Ну, – нетерпеливо напирал Ван-Ин.

– Артс говорит, что он срочно хочет с вами поговорить, я…

Ханнелоре сбросила с себя плед. Ван-Ин выглядел так, словно у него вдруг обнаружилась необыкновенная проницательность.

– Ты о Вилльяме Артсе?

Ханнелоре подошла поближе.

– Да, – сказал Тант с облегчением. – Жандармерия в Завентеме задержала его пару часов назад. Артс хочет говорить только с вами. Он говорит, что это дело жизни и смерти.

Ван-Ин жестом показал, чтобы Ханнелоре тоже послушала.

– Скажи ему, что я сделаю все необходимое, Херман. Где он сейчас?

– В Брюсселе, комиссар.

Ван-Ин знал, что это означает. Если он пойдет официальным путем, ему удастся поговорить с Артсом только через неделю. Он повесил трубку и позвонил Де-Ки. Главного комиссара дома не было. Ван-Ин терпеливо выслушал вздор, который нес автоответчик.

– Он говорит, чтобы по срочным делам звонили в полицию.

Ханнелоре взяла трубку.

– Налей еще бокал горячего вина, – улыбнулась она.

Пока Ван-Ин выполнял свое задание, Ханнелоре позвонила прокурору Бекману. Тот обещал лично взяться за это дело. Через десять минут был ответ. Бекман заверил Ханнелоре, что завтра утром Вилльям Артс в сопровождении жандармерии будет перевезен в Брюгге.

– Доволен? – спросила она немного вызывающе.

Ван-Ин налил полные бокалы и ложкой размешивал в горячем вине мед.

– Не знаю, что бы я без тебя делал, Ханне. Я почувствовал себя почти виноватым.

Она улыбнулась, как Мона Лиза, и степенно вернулась в гостиную.

– Ты можешь легко вернуть этот долг! – крикнула она. – Я оставила свой бокал на кухне. Если бы ты мне его принес…

Ван-Ин автоматически повиновался. Раньше он всегда себя спрашивал, как женщинам удается выдрессировать своих мужчин в покорных обезьянок. Теперь он это знал.

– Спасибо, дорогой. Еще сигаретку – и я почувствую себя царицей Савской.

Ван-Ин снова продефилировал на кухню. Он взял с кухонного стола чистую пепельницу и достал из холодильника кусок молодого выдержанного сыра. Это лакомство он сейчас заслужил.

Йос Броуэрс припарковал «рено» перед виллой своего заказчика. Осмотрительность теперь больше не имела значения. Он оплошал, и это означало, что Вандале больше никогда его не наймет. Деньги будут готовы, пообещал старик.

Бывший жандарм поднял воротник и большими шагами прошел по газону к входной двери. Сквозь щелочки закрытых штор наружу просачивались желтоватые струйки света.

Броуэрс позвонил в дверь. Холодный ветер пронизывал его штанины насквозь. Опавшие листья шуршали на земле. Он терпеливо ждал, пока Вандале откроет дверь. Когда этого не произошло, Броуэрс подошел к окну. Он побарабанил по нему пальцами. Внутри было тихо, лишь ветер завывал над польдером.

Бывший жандарм невнятно выругался. Он пошел к своей машине. В бардачке он всегда хранил маленькую плоскую коробку с несколькими инструментами для взлома.

Вандале сидел за роялем. Его голова лежала на клавишах. Они были покрыты отвратительным месивом. К горлу Броуэрса подступила тошнота, когда в луже темно-красной крови он разглядел черные кусочки внутренностей Вандале. Лицо старого педофила было искажено болью. Вандале был мертв. Он выхаркнул свои гнилые легкие и захлебнулся собственной скверной.

Глава 15

Главный комиссар Де-Ки повесил свое безупречно чистое пальто на вешалку. Он смахнул с плеч воображаемую пыль, пожал Ван-Ину руку и встал перед окном. Положение было щекотливым. Когда Ван-Ин позвонил ему полчаса назад, он немедленно сел в машину.

– Когда он приедет? – спросил главный комиссар.

– В полдевятого, – ответил Ван-Ин.

Де-Ки повернулся. Его лицо выражало озабоченность. За прошедший год судебный аппарат выдержал немало ударов. Если Ван-Ин прав и главный инспектор Барт ответственен за убийство Ива Провоста, это не пойдет на пользу имиджу его полицейского корпуса. Де-Ки постоянно говорил «мои люди». Пятно на гербе полиции Брюгге он рассматривал как личный позор. В этой позиции он был особенно тверд.