Вольф помешал в своей чашке. Кофе в ней, должно быть, уже давно остыл.

— Будь честной, Карен. Что ожидало меня дома? Ты бы ныла из-за того, что целый день оставалась одна, смотрела бы на меня с упреком в глазах, а в конце концов, в дополнение ко всему, опять начала бы говорить о пропавших соседях и причитать о том, что необходимо что-то предпринять. А если бы мне особенно повезло — то еще и о моей мнимой связи… В тот вечер я этого просто не вынес бы.

Карен вздрогнула. Несмотря на безразличие, которое стало все больше возрастать в ней, ей было больно слышать о пресыщении Вольфа и о том, как он отворачивался от нее.

"В тот вечер я этого просто не вынес бы". Это не означало ничего другого, как: "Именно тебя я в тот вечер уже не вынес бы".

Тут Карен выложила козырную карту, чтобы уйти от своей боли.

— Что касается соседей, — объявила она более холодным тоном, чем на самом деле хотела, — то ты должен хотя бы сейчас признать, что я не так уж была не права. Даже если и действовала тебе на нервы своими переживаниями по этому поводу.

— Да дело ведь совсем не в этом, — сказал муж; ясно было, что он просто так не доставит ей удовольствия, признаваясь в том, что она была права. — Дело в том, как ты со всем этим разобралась. Во-первых, нас не касается то, что произошло с Леновски. Они лишь с недавнего времени стали нашими соседями, и мы едва их знали. Причем эта отчужденность больше исходила от них, чем от нас, как ты мне неоднократно рассказывала. Они совершенно однозначно не желали устанавливать по-настоящему добрососедские отношения.

— Но…

— Никаких "но". Тот, кто уединяется таким образом, не может ожидать, чтобы люди из ближайшего окружения активно о них заботились в случае, если появятся какие-то проблемы. Если ты считала, что все равно должна была это сделать, — хорошо, ты свободный человек и относишься к подобным вещам, видимо, иначе, чем я. Но чего я не понимаю, так это почему ты постоянно пыталась втянуть в это меня. "Что же можно сделать? Разве не следует что-то предпринять? Вольф, давай что-нибудь сделаем!" — передразнил он жену. — Неужели ты не понимаешь, что это доводит меня до бешенства? Тебе хочется что-то сделать, но по какой-то причине ты не уверена в себе или не совсем решилась — и вот тут надо убедить меня, чтобы я желал того же, что и ты, чтобы потом осуществить это вместе с тобой. Почему, черт побери, ты ничего не сделала, если была так уверена, что нужно что-то предпринять в случае Леновски? Почему не залезла к ним сразу, или не вызвала полицию, или еще что? Почему ты постоянно и непрестанно дергала меня?

Карен уставилась на него. Она ожидала чего угодно, но не подобного упрека.

— Но ты ведь совершенно отбил у меня решимость! — запротестовала женщина. — Ты постоянно твердил мне, насколько это нереально — сделать то, что я намеревалась сделать. Что я не в своем уме, что я истерична. Что мне попросту скучно, и поэтому я начинаю выдумывать идиотские истории. Что я всех нас опозорю и выставлю в ужасном свете, если что-то предприму, а впоследствии все окажется напрасным. И я начала думать, что не смею даже решиться на то, чтобы что-то предпринять, чтобы впоследствии не стать твоим врагом за это на все времена!

Вольф попробовал сделать глоток кофе, но с отвращением скривился и быстро поставил чашку на стол.

— Совершенно холодный, — сказал он и встал. От него, как всегда, исходила непоколебимая уверенность в себе. Он был в полном согласии с самим собой и со всем, что он говорил и делал. — Вот именно, — продолжил он спорить, — вот в этом-то все и дело, Карен. Я считал совершенно неправильным то, как ты собиралась поступить. А ты считала это правильным. И?.. Что было бы в таком случае нормальным поведением?

Женщина прикусила губу.

— Скажи же мне, — прошептала она.

— Нормальное поведение, — произнес ее муж, — это если б ты сделала именно то, к чему тебя тянуло, и что, по твоему убеждению, было бы правильным. Не важно, что говорю я.

Карен казалось, что она плохо слышит. В ее ушах гремело.

"Я этому не верю. Я не верю тому, что он сейчас говорит".

— И это означало бы, — продолжил Вольф, — что я снова мог бы испытывать к тебе уважение. Ты понимаешь? Я не хочу иметь в качестве жены маленькую девочку, которая смотрит на меня испуганными глазенками и ждет на каждый свой шаг моего благословения. Я хочу взрослую женщину. Такую, которая идет своим путем. Которая порой идет на риск, что я могу и рассердиться на нее. Что у нас разгорится ссора. Что я посчитаю совершенно невозможным то, что она сделала. Женщину, которая отвечает за себя и за то, что она считает важным и правильным. Даже если весь мир другого мнения.

Карен ошеломленно посмотрела на него.

— Как же я могла быть такой женщиной? Если ты все время выказывал свое презрение ко мне?

— Наоборот, — заявил ее супруг, — ты должна смотреть на это наоборот. Если б ты была такой женщиной, разве у меня были бы основания выказывать тебе свое презрение?

Вольф направился к двери. Сейчас он покинет дом. Разговор окончен. Он победил.

Его жене хотелось еще только одного — ошарашить его. Хоть чем-то расшатать это невозмутимое превосходство.

— Кстати, я не поеду с вами в Турцию, — бросила она ему вдогонку. — И это окончательное решение.

— Хорошо, — равнодушно ответил Вольф, — значит, не поедешь.

Дверь за ним захлопнулась. Не похоже было, что Карен задела его этим заявлением.

Она осталась одна в тихой кухне.

3

Инга была ошеломлена, что Мариус связал ее. Настолько, что даже не сопротивлялась. Хотя это, как она думала, вряд ли бы чем-то помогло. Он был сильным, и его решимость, которую едва ли можно было не заметить, придавала ему еще больше сил. Инга не могла сказать, на что была направлена эта решимость, но, казалось, его что-то вынуждало делать те шаги, которые он делал. Ничто и никто не смогли бы его остановить.

Мариус принес откуда-то бельевую веревку — вероятно, из небольшого помещения, расположенного сразу же рядом с кухней, в котором стояли стиральная машина и сушильный автомат. Эта бельевая веревка была у него в руках, когда он неожиданно застиг Ингу в гостиной, только она не сразу это заметила.

— Ты не утонул, — уточнила она после первых секунд испуга и промямленного "привет, Мариус".

— Нет, — произнес ее муж, — я не утонул.

Их встреча при данных обстоятельствах — среди ночи в доме Ребекки, в который он, очевидно, проник насильственно, — была всем, чем угодно, но не нормальным воссоединением супругов. Однако инстинкт подсказывал Инге, что для нее будет единственно верным вариантом, если она, тем не менее, продолжит вести себя так, словно появление Мариуса было не таким уж странным. Это поможет ей и собственный страх держать в узде.

— Почему же ты не объявился раньше? Я с ума сходила от переживаний! — сказала она.