– Найди девочку, Элиза. Пусть хотя бы у одной семьи окажется история со счастливым концом.

Вдыхаю его запах, прижавшись губами к его подбородку, и киваю.

Мы едем с Уоттс. Остальные члены ее команды спешно залезают в другой внедорожник. Звонит Гала, Уоттс транслирует ее слова через блютуз – голос начинающего аналитика дребезжит из-за помех в динамиках:

– Однажды, почти сорок лет назад, Дэвиса арестовывали за нарушение общественного порядка, но обвинений так и не предъявили. Судя по полицейскому отчету, когда жена подала на развод, у него случился небольшой нервный срыв в баре. Никакого материального ущерба и пострадавших, однако бармен вызвал полицию, поскольку Дэвис выл не переставая.

– Выл? – переспрашивает Кирни.

– Очевидно, очень громко рыдал. В отчете говорится, что Дэвис испытывал сильное эмоциональное расстройство. В полиции его продержали одну ночь и отпустили, как только успокоился. Больше никаких правонарушений, кроме нескольких штрафов за парковку и один – за превышение скорости года четыре назад.

– Что можешь рассказать про Лизу?

– Мы затребовали историю ее болезни в рамках одного из ордеров, и больница Святого Иуды с удовольствием помогла. Помимо истории болезни, они посмотрели ее дело и предоставили информацию, не имеющую отношения к медицине. В то время маленькие пациенты заполняли анкеты, чтобы медицинский персонал и другие дети могли поближе познакомиться с ними. Лиза написала, что хорошо разбирается в математике и естественных науках и в будущем хочет работать в НАСА. Хотела стать первой балериной, которая попадет на Луну.

Да благословит Господь детские мечты…

– В отчетах психолога говорится, что Лиза в целом спокойно относилась и к лечению, и к поставленному диагнозу. Время от времени у нее случались эмоциональные всплески, когда становилось совсем тяжело, но по большей части она вела себя смирно и оптимистично. Ее родители работали не покладая рук, чтобы оплачивать счета и еще дарить дочке что-нибудь приятное, так что Лиза Дэвис привыкла развлекаться самостоятельно. Ей нравились розовый и желтый цвета, а вот зеленый – нет. На вопрос о любимой музыке ответила «грохочущая ирландская».

– Похоже, милый ребенок, – бормочет Уоттс.

– Согласно истории болезни, у Лизы никогда не случалось резкого или внезапного ухудшения самочувствия. Симптомы становились серьезнее, и болезнь прогрессировала постепенно. Курс лечения замедлил, но не остановил процесс.

Я откашливаюсь.

– Гала, можешь скопировать описания основных симптомов и переслать в ближайшую к кварталу Мерсеров больницу Ричмонда?

Уоттс с водительского сиденья бросает на меня взгляд, полный любопытства.

– Стерлинг?

– Возможно, преступнику пока не хватило времени, но есть шанс, что Дэвис уже старается спровоцировать у Бруклин болезнь.

– Чтобы она не сбежала? – спрашивает Кирни.

– Нет. Чтобы воскресить Лизу.

– Точно. – У Кирни такой вид, словно ее вот-вот стошнит.

– Дэвис не в силах заставить своих жертв заболеть лейкемией. Он не мог отвозить их в больницу, где девочек лечили бы от несуществующей болезни. Несуществующей – даже если искусственно вызвать ее симптомы. Все делается на дому. Однако аневризма Кендалл спутала весь график. На этот раз преступник лишился жертвы через год, а не через два.

– Значит, Дэвис либо начнет все сначала, либо он собирается сделать Бруклин очень больной как можно быстрее – сразу перейти к той стадии, на которой сейчас находилась бы Кендалл, – заключает Рамирес.

Я киваю.

– Ставлю на последний вариант. Все сходило Дэвису с рук отчасти потому, что он уезжает из города через пару месяцев после похищения, причем ни для кого это не новость. И устраивается на новом месте, где может сослаться на какое-нибудь убедительное объяснение, почему у него на руках больная девочка, если кто-то случайно ее увидит. Благодаря такому методу преступник оставался безнаказанным, так что не может не стараться придерживаться его и дальше.

– Следовательно, больница должна быть в курсе симптомов, чтобы они могли срочно отыскать возможные причины их появления, – заканчивает за меня Уоттс. – Гала, ты еще не получила доступ к отчетам о расходах Марка Дэвиса?

– Получила, но там ничего особенного, – отвечает технический аналитик. – Дэвис ничего не покупал в аптеках и тому подобных местах, сообщений о кражах медикаментов из больниц или клиник после его переездов тоже нет.

– Может, и так, но наверняка он много чего накупил в магазинах товаров для дома. И, вероятно, в садоводческих центрах.

– Да… Стерлинг, откуда ты знаешь?

– Удобрения, промышленные чистящие средства, лаки, пестициды, крысиные яды – все это в свободной продаже, никто и бровью не поведет. Особенно если все в округе знают, что ты занимаешься садоводством или часто помогаешь соседям. В зависимости от того, насколько тщательно Дэвис имитирует процесс лечения, он мог использовать даже самодельную капельницу. Растянутое на два года отравление должно быть медленным, накапливающимся постепенно. Поэтому преступник никогда не покупал за один раз столько, чтобы вызвать подозрения.

– Так… чтобы сделать карьеру в ФБР, обязательно мыслить по-садистски и извращенно или это лишь немного помогает? – интересуется Гала.

Несмотря на ситуацию, мы хихикаем.

– Отчасти и то, и то, – отвечаю я. – Но дело главным образом в том, как нас натренировали.

– Только подумай, падаван, – Ивонн присоединяется к нашей беседе прямо из Куантико, – ты ждешь с нетерпением такое будущее.

– «Жду с нетерпением» – не самое подходящее выражение.

Уоттс качает головой.

– Дамы, затребуйте дополнительную помощь, если необходимо, но, готовя запросы на ордера, постарайтесь выяснить, все ли предыдущие места жительства Дэвиса существуют. И еще – не обнаружилось ли там чего-нибудь странного за прошедшие годы.

Добираемся до Ричмонда меньше чем за час, поскольку Уоттс едет практически на пределе допустимой скорости. Впрочем, в городе она замедляет ход. Только тогда Мерседес звонит непосредственно капитану дневной смены и информирует, что сейчас произойдет. Капитан обещает лично встретиться с нами на месте: для соблюдения секретности с ним будет только пара полицейских с собаками.

Проезжаем мимо школы и оказываемся в квартале, где живет семья Бруклин. Мое сердце бешено колотится. Сегодня среда. Несмотря на воскресную панику, жизнь не замерла. Дети снова пошли в школу, взрослые – на работу; вероятно, за исключением Мерсеров и, может быть, Коперников. Скорее всего, кто-то из родителей сейчас дома с наверняка все еще болеющей Ребеккой. Лихорадочная активность первых дней угасла: счета, которые нужно оплачивать, и привычный жизненный график победили.

Ненавижу суровую реальность. Мы действуем так же: первые несколько дней расследования проходят в режиме «все-или-ничего», «сон-для-слабаков», потому что в этот срок вероятнее всего найти пропавшего ребенка. Но когда время проходит, когда расследование превращается в «испытание выносливости» – название, придуманное Виком, – приходится делать передышки. Приходится на время отрываться от работы, потому что никого и ничего не отыщем, если нас госпитализируют с диагнозом «истощение». Здравый смысл борется с потребностью что-то сделать, побеждает и оставляет чувство вины за то, что ты занимаешься собой.