Рассаживаемся в конференц-зале. За последние несколько дней в какой-то момент я начала считать один из стульев своим, что немного пугает. Брэн ставит на стол коробку с фотографиями и открывает.

– Тут два события. – Он вынимает снимки и раскладывает в стопки. – День рождения Стэнзи, меньше чем за две недели до пропажи Фейт; отмечали в парке неподалеку, пригласили всех из нашего района. И фотографии с Хеллоуина.

Черепашка-мутант-ниндзя-принцесса-балерина. Как и на фото в рамке у него на полке.

Беру в руки пачку фотографий с вечеринки. Когда Брэн был подростком, в округе жили в основном пуэрториканцы, и до сих пор половина населения – латиноамериканцы. Почти все знали всех, дети спокойно бегали ватагами от дома к дому, и везде их принимали радушно. Все устраивали вечеринки, приносили с собой еду и напитки, а потом помогали навести порядок. Район из тех, где на свадьбу и рождение детей соседи дарят столько угощений, что молодоженам или новоиспеченным родителям еще месяц не приходится готовить.

На первом фото четыре девочки тесно прижались друг к другу – обычные дети: ни понятия личного пространства, ни тени смущения. Одна, смуглокожая и темноволосая, больше похожа на Брэна, чем на Фейт. Она обвилась вокруг Фейт, словно пьяный коала. Их пытается удержать в вертикальном положении девочка, чьи курчавые волосы еще темнее – совсем черные – и собраны в большой пушистый хвост. Четвертая, с длинными тонкими рыже-апельсиновыми косичками и миллиардом веснушек, будто падает на остальных.

– Та, которая пытается превратиться в кудзу[71], – Лисси, – говорит Брэн, в основном для Касс. – Лучшая подруга Фейт. После колледжа вышла замуж за Мэнни – младшего брата моего лучшего друга Рафи. Во время медового месяца они столкнулись с пьяным водителем. Ей парализовало нижнюю половину тела.

– О господи…

– Теперь работает на дому, причем с необычным распорядком дня – чтобы иметь возможность провожать соседских детей в школу и встречать каждый день. Мы жили очень близко к начальной и средней школе, чтобы ездить туда на автобусе. Рыжик – это Аманда. Ее называли «наша идеальная белая девочка», хоть Фейт была такой же белой, как она.

Сквозь мрачное выражение лица Эддисона начинает пробиваться улыбка.

– Три остальные девочки выросли в семьях, где говорили и по-испански, и по-английски, так что Аманда тоже выучила испанский – из чистого упрямства. У нее был отвратительный акцент, но она не сдавалась.

– Звучит знакомо, – бормочет Мерседес, искоса поглядывая на меня.

Знакомо, черт побери. Я уже говорила на немецком, иврите, итальянском, русском и арабском, когда, попав в эту команду, была вынуждена продираться сквозь испанский, чтобы не отставать от других.

– Dime cuantos idiomas hablas y despues hablamos de acentos[72], – парирую я.

– Определенно звучит знакомо.

– Семья Аманды переехала в Сиэтл, когда девочки учились в старшей школе, – продолжает Брэн, приподняв бровь – как бы спрашивая, закончили ли мы дурачиться. – Но все оставались на связи.

– Даже ты? – интересуется Мерседес.

– Даже я. Я все еще… – он сглатывает ком в горле, – …все еще был их hermano[73]. Все парни в общежитиях колледжа и академии смеялись надо мной, потому что каждую неделю мне приходили письма. Девочки предпочитали писать авторучками с яркими блестящими чернилами. И по-прежнему так делают. Думаю, теперь покупают их специально для писем.

– Несколько месяцев назад он купил пачку таких авторучек, чтобы писать Аманде, – сообщаю я Мерседес.

– Только для этого?

– Она больна, – отвечает Брэн. – Рак груди. По крайней мере, рано обнаружили. Она со своей женой планировала завести ребенка, так что решили полностью обследоваться. У Аманды нашли рак. Лечение проходит нормально, но ей все равно тяжело. Я всегда писал той авторучкой, которая попадалась под руку…

– Черной, – хором говорим я и Мерседес.

– …но, как мне показалось, блестящие чернила заставят ее рассмеяться.

– И заставили?

– Она в восторге. Аманда – детский психолог и консультант для тех, у кого психологические травмы, – по крайней мере, когда у нее есть такая возможность, учитывая ее нынешнее состояние. Она хранит целые коробки дурацки раскрашенных авторучек для пациентов.

– А последняя – Стэнзи, – продолжает Эддисон.

– Стэнзи – сокращение? – интересуется Касс.

– От Констанцы, как Лисси – от Ивалисс. Но только их abuelas обращаются к ним полным именем. Стэнзи случайно стала причиной единственной школьной драки, в которой участвовала Фейт.

– Фейт участвовала в драке? – Я испытываю смесь восхищения и отвращения. – Думала, драки – твоя прерогатива…

– Мы тоже думали. Мама так разозлилась на меня – решила, что я научил ее драться… Хотя говорила это скорее со зла. Наши мамы – моя, Стэнзи, Лисси и Рафи с Мэнни – выросли вместе. Папа Стэнзи – чернокожий, и поэтому некоторые дети в школе ее дразнили. Говорили, что она недостаточно черная для чернокожей, недостаточно латинистая для латиноамериканки. А Фейт разозлилась, подошла к одному такому мальчику, сказала, что Стэнзи идеальна какая есть, и боднула его головой прямо в переносицу.

Мы разражаемся смехом, даже Брэн начинает хихикать.

– Стэнзи теперь в Орландо. Работает в Диснейленде организатором мероприятий, устраивает всякие развлечения для детей типа «загадай желание».

Все три девочки выросли в женщин, посвятивших себя защите и помощи детям. Это многое говорит не только о них, но и о вдохновившей их Фейт.

Откладываю отдельно в сторону фото с четырьмя подружками – просто потому, что это такая радостная картина, – и начинаю просматривать остальные снимки в стопке. Сидящий рядом Брэн вместе с Мерседес и Касс изучает фотографии с Хеллоуина. Выясняется, что все девочки нарядились черепашками-ниндзя-принцессами-балеринами. Фейт была Рафаэлем, Лисси – Донателло, а Аманда – Микеланджело. Стэнзи должна была стать Леонардо, но лежала дома с ветрянкой, которой неожиданно заразилась на праздновании своего дня рождения. На праздновании не из разряда «оставлю своего ребенка и побегу дальше». На фотографиях присутствовали родители: помогающие, играющие, улаживающие ссоры, готовящие на гриле, беседующие в сторонке друг с другом. Это район по-настоящему радушных соседей. Все улыбались и смеялись – либо отчитывали, если ребенок делал что-то глупое и (или) опасное. Однако на фото есть что-то… что-то… хм…

– Касс? – вмешиваюсь я.

– Да?

– Взгляни сюда.