– Давайте сделаем это.

Нож Касс достаточно острый, чтобы звук рвущейся ткани был практически не слышен. Внезапно на передней части платья появляется большая прореха. Касс начинает весело насвистывать.

– Повернись-ка на сорок пять градусов влево…

Подчиняюсь. Весь ниспадающий с меня декор волочится по камням. Пока Прия фотографирует, Инара наклоняется поднять упавший лоскут, и на миг появляется ощущение, будто сегодня день моей свадьбы: Шира и другие подружки невесты помогают мне, поправляя подол платья, перед тем как я пойду по проходу к алтарю. Странное чувство.

Как только декор снят, Касс постукивает меня по бедру рукояткой ножа.

– Как хочешь срезать?

– Думаю, вертикальными полосками. Так проще всего. Начать с верхнего слоя, затем пройтись по тюлю, так?

– Смора получится много.

Касс вспарывает ткань снизу, держа лезвие на почтительном расстоянии от моих ног – хотя, чтобы пробиться к ним через слои тюля, потребуются нечеловеческие усилия, – и позволяет силе тяжести проделать основную работу: нож распарывает тонкую ткань. Время от времени раздается щелчок и вспышка – Прия делает очередной снимок. Довольно скоро верхний слой платья валяется аккуратными лоскутами. Мы придвигаем кресла поближе к пламени. Инара протягивает мне шампур, на конец которого уже насажен зефир. После секундного промедления нанизываю сладость поглубже, протыкая ее насквозь. Первый лоскут платья рвется с легкостью. Оборачиваю им зефир на шампуре.

– Да, правильно. Так края поджарятся лучше, – замечает Инара и протягивает новый.

Когда мы пристраиваем шампуры над пламенем, Виктория-Блисс издает громкий радостный вопль: ткань загорается.

Конечно, ткани слишком много, чтобы на один смор приходилась одна полоска – даже с учетом того, что нас шестеро. Так что в промежутках между поджариванием мы снимаем слои тюля, режем на кусочки и бросаем в огонь. И в какой-то момент, кажется, ставим спецагента Кена у закрепленного между подушками шампура – будто он тоже готовит сморы.

Вроде бы.

Раздается шум приближающегося к подъездной дорожке автомобиля. Прия присвистывает.

– Похоже, Эддисон… Так что… Я точно не говорила ему, что мы здесь. А как насчет вас?

– Не говорила, – одновременно выпаливают четыре рта. Виктория-Блисс слишком занята хихиканьем, чтобы ответить.

Через несколько минут открывается задняя дверь Дома, и из нее выходит Брэн; обе его руки чем-то заняты. Поскольку глаза отчасти слепит пламя, не могу разобрать, что у него за поклажа. Брэн подходит к нам и останавливается на безопасном расстоянии от огня, озадаченно склонив голову набок. Зрение становится четче, и я замечаю, что его взгляд перебегает от одного к другому: его девушка в раскромсанном свадебном платье; сморы; бутылки сидра; одна коробка пиццы, которая пропиталась жиром и поэтому не была сожжена; спецагент Кен, наблюдающий за всем с подлокотника кресла. Брэн оглядывает всю картину несколько раз.

– Как твоя рука? – в конце концов спрашивает он. Теперь даже Мерседес и Касс не могут удержаться от хохота.

– Вполне неплохо, – сообщаю я. – Мерседес проверяла ее состояние несколько часов назад. Хочешь смор?

– Мм… нет, пожалуй, откажусь. А это тебе. – Он протягивает букет тигровых лилий, закутанных в розовую ткань. – Такое ощущение, что ты оторвешь мне яйца, если стану извиняться за случившееся. Но, во-первых, мне не стоило кричать на тебя. И кое-какие мои слова были перебором.

– Верно, хотя это не означает, что ты не прав.

Брэн смотрит на все еще виднеющуюся в каминной яме кучу горящего тюля.

– Спасибо, – добавляю я.

Прия вглядывается, что же находится в другой руке Эддисона.

– Это не… ты что – перевязал фунт бекона блестящим розовым бантом?

Даже невзирая на обманчивое освещение, замечаю, как шея и лицо Брэна покрываются стыдливым румянцем.

– Оставлю вас одних, дамы.

Он поворачивается и поспешно скрывается в Доме, даже не пытаясь притвориться, что не бежит.

Я улыбаюсь и утыкаюсь лицом в тигровые лилии. Они трех разных расцветок: тыквенно-оранжевого и розового цветов – и те и другие с черными точками внутри загнутых лепестков, – а также цвéта закатного солнца, с оранжевыми точками на фиолетовых краях. Цветы великолепны.

– Твои любимые? – спрашивает Виктория-Блисс.

– Одни из любимых.

– Элизе больше всего нравятся голубые аквилегии, – сообщает Прия, – но Эддисон их не принесет, потому что именно такие цветы оставлял на месте преступления преследовавший меня серийный убийца.

Касс бросает на меня желчный взгляд.

– Серьезно?

– А что? Вполне уважительная причина.

– Ну да. Вы меня испортили. Испортили, говорю!

В конце концов от платья ничего не остается. Мне приходится снова натянуть джинсы и куртку, чтобы не умереть от холода. Болеро, как и прочие кружева, усыпано украшениями, так что сжигать его, наверное, небезопасно. Инара просит отдать жакет ей:

– Дочь Софии Джилли собирается весной на школьный бал – думаю, ей понравится. В сочетании с простым платьем не должно походить на торт из Вегаса.

– А если все-таки будет похоже?

– Джилли любит все блестящее. Она заставит это болеро выглядеть так, как ей захочется.

Инара забирает и нижнюю часть юбки – выяснить, получится ли разодрать ее на разные полезные штучки вроде пояса или украшений для волос.

Прибираем за собой и шагаем по траве обратно к дому Мерседес, попутно побросав мусор в соответствующие контейнеры возле подъездной дорожки. Мерседес протягивает мою сумку и тычет меня в бок.

– Ты припарковалась за моей машиной, так что утром придется тебя ждать.

Отвечаю усмешкой.

Прия крепко обнимает меня:

– Чувствуешь себя лучше?

– Да. Словно на грудь давила огромная тяжесть, а теперь ее нет.

Мы смотрим на тяжелый лиф, на выпирающую из него мою грудь и смеемся.

Возвращаюсь в Дом, запираю за собой кухонную дверь и иду по коридору в гостиную. На диване развалился поменявший джинсы на фланелевые брюки Брэн в футболке Университета Майами. Ее купила три года назад Мерседес взамен другой, на которую случайно пролился денатурат. Профессиональные риски у нас случаются довольно странные.

Перед Брэном на журнальном столике открытая коробка с фотографиями. Необычно видеть его раскладывающим личные снимки там, где их может увидеть любой вошедший.

Кладу сумку на пол возле дивана, а букет – на столик рядом с коробкой.

– Привет.

– Привет.

Брэн приподнимается на локтях, но не садится. Он выглядит таким усталым и изможденным, словно из него выкачали что-то жизненно важное.