В персидских мечетях характерны высокие порталы; обычно они заняты обширной арочной нишей. По бокам порталов – воздушные рвущиеся к небу минареты, не похожие на те, что строят арабы и турки. Снаружи мечетей и внутри эффектная декоративная отделка и орнаментация. Сложные узоры росписей, изгибы разнообразных растений переплетаются с причудливыми изображениями животных, птиц и фантастическими фигурами. На фоне, голубом, как и самое небо родной земли, – белые цветы и зелень растений. На черном – золотые арабески и надписи. Краски гармоничны и скромны. Зрительный эффект в изумительном подборе цветов. Голубой цвет изразцов и мозаики ласкает зрение, радует.

* * *

Светская живопись, как древняя, так и современная, мало чем отличается от церковной. В ней мало идеи, символистика бедна. Она простодушно отражает действительную жизнь, причем форма художественного творчества преобладает над содержанием. Художник увлекается тонкостью технического исполнения, изяществом и тщательностью отделки рисунка, подбором красок. Застывшие формы живописи, отсутствие порывов, исканий персидских художников не отражают разве общий застывший характер персидской национальной жизни, утратившей прежнюю бурную активность? Сюжеты картин однообразны. Их содержание – в дворцах – эпизоды сражений, шахские охоты, приемы послов иностранных держав. На небольших картинах художники изображают исторические события, повседневный быт, эпизоды из жизни гаремов.

Очень распространена миниатюрная живопись. Книги, рукописи, гражданские акты изукрашены портретами, рисунками и сложными разноцветными узорами. Предметы повседневной жизни – мебель, зеркала, кальяны, калямданы – пестрят мозаикой и яркими красками.

В сводном эскадроне кавалерийской дивизии – вечеринка после разговенья.

Нужно заехать и в штаб.

Обязательно. Иначе будет обида. Дорога очень неприятная – надо взять перевал, да еще верст сто по шоссе. За ночь выпал снег, и сразу все оделось в белое, а горы стали седыми. Времени много – целый день. Настроение предпраздничное.

* * *

У Маньяна были часов в двенадцать дня. У самого перевала оживление. Вся этапная команда высыпала из жилых помещений и смотрела вверх. Увидели аэроплан. Конечно, он мог быть только неприятельский: все знали, что у нас ни одного аэроплана нет. Солдаты побежали за винтовками, и началась бессмысленная, похожая на забаву, трескотня. Аэроплан был очень высоко, ружейная пуля до него не достигала. Стрелял и мой вестовой, и мои спутники; я злорадствовал, когда в руках у вестового разорвалась винтовка. Поделом ему! Винтовка не была в употреблении очень давно, должно быть, с осени и, как оказывается, ни разу не чистилась… В дуле накопилась пыль и грязь, и при первом же выстреле в руках у славного драгуна приклад разлетелся в щепы… К счастью, благополучно. Только занозило руку. Однако это не отбило у него охоту воевать с недосягаемым противником; выпросив у кого-то из этапных солдат винтовку, он продолжал забаву. Позже случай с винтовкой я рассказал в штабе корпуса, и он был по приказанию начальника штаба предметом особого расследования и длительной переписки с Тифлисом. Оказывается, винтовка не может разорваться, не должна, и это был из ряду вон выходящий случай.

* * *

Автомобиль на перевале идет с трудом, колеса буксуют, и он временами останавливается. Покрышки шофер старательно обмотал веревками, но с шипением и без толку вертятся колеса на одном месте. Мы вышли из машины и, подпирая ее плечами, с трудом подвигаемся вперед – на несколько десятков шагов. По склону горы особенно много снегу; сотни рабочих персов расчищают путь. Снег белый и чистый; рыхлыми, влажными комьями лежит на лопатах, им осыпаны персы. Работают дружно, чтобы согреться; в этом месте уже образовался снежный коридор. Светит солнце, и снежинки играют в его лучах мелкими блестками, яркими и разноцветными. Снег – ослепительно белый, больно смотреть. Надо одеть очки.

– Алексей Иванович, – обращаюсь я к вестовому, – где же темные очки? Посмотри-ка в саквояже.

Там, где автомобиль остановился – подъем невысокий и снегу немного, а потому глухо, – рабочих нет и машину приходится тащить на себе. Пошли за рабочими. Дружно и весело, со смехом и шутками, лишь прикасаясь пальцами к стенкам «форда», они проталкивают его вперед. Облепили со всех сторон. Их много – сорок, пятьдесят. По коридору машина прошла сама, на первой скорости, а потом стала опять.

Через несколько часов мучений перевал взят. Султан-Вулах. Здесь застава Энзели Тегеранской дороги, броневой взвод и питательный пункт. Слава Богу. Неприветливо смотрит часовой у броневиков, а они неподвижно стоят, стальные и безмолвные, с изображением черепов, готовые нести разрушение и смерть. К нам выходит навстречу заведующий пунктом.

– Как доехали?

– Да лучше не спрашивайте.

– А что, намело? Оставайтесь ночевать. И праздник как следует встретим.

– Спасибо, дорогой, нам нужно в город.

Жалуемся на дорогу и холод. Заведующий говорит:

– Шагах в ста отсюда, не больше, нашли замерзшего перса. Немного не дошел, бедняга. Заблудился. И ослы с ним. Его уже принесли на заставу, этапные, а ослики там. Хотите взглянуть? Труп был в снегу; лицо разобрать трудно, да и смотреть неприятно.

Хотя было очень холодно, любопытство взяло верх. Пошли, посмотрели и осликов. Они лежали недалеко от дороги, наполовину покрытые снегом. Грузу не было. Должно быть, возвращались порожняком. А может быть, поклажу забрали этапные.

* * *

Летом на перевале свежий ветер несет запахи трав и цветов. Ими усеяны склоны и вершины вереницы тупых удлиненных холмов. На красно-желтом фоне их зелеными пятнами в ущельях и оврагах – деревни. Местами квадраты засеянных злаков оживляют ландшафт.

Зимою – мертво. Голо, однотонно и серо, а когда выпадает снег, то все кажется покрытым белым саваном мертвых. Никакой жизни в горах.

На шоссе только наш автомобиль; персы уже кончили работу и разошлись по деревням, нам под горку ехать недолго – часа четыре, и мы не торопимся. По ту сторону перевала снега нет, и мы надеемся добраться до полуночи. В комнате тепло, даже жарко. Нас угощают яичницей и какао. Усталый, продрогший, оживаешь и только теперь начинаешь понимать и ценить значение этих питательных пунктов. Человек пятнадцать прохожих солдат расположились на скамьях и на полу. Топчанов всего два, и на них лежат больные. Чем?

– Бог его знает, – говорит фельдшер, – малярией, должно быть. Одного трясет здорово.

– А температура сколько?

– Да неизвестно, градусник разбился, а другого нет.

Отдали свой. Оказывается, жар изрядный, сорок с дробью.

– Его бы надо отвезти в Аве, в лазарет.

– Да ведь Рождество завтра, кому охота ехать, никто и не едет.

Мы взяли больного и сдали его в Аве в госпиталь. По дороге угодили в канаву; с левой стороны дороги, вдоль стены склона – канава, а справа крутой обрыв прямо в ущелье. На поворотах автомобиль заносило то вправо, то влево, и на одном из них, мы, к счастью, попали налево.