Егорыч выглянул из комнаты в коридор. Бригадир смотрящих выделил им с Фёдором для обитания маленькую комнатку, «уж не серчайте, без окон, зато с шикарной мебелью». Под шикарной мебелью он, как выяснилось, подразумевал старую пыльную тахту, занимавшую собой весь дальний от двери торец узкого помещения, диван, приютившийся сбоку и такой же свежий в летах, и, вдобавок, странный обшарпанный круглый стол на трёх ногах. Пётр усмехнулся, вспомнив, как Крайнов в очередной раз энергично раскинул ручищи, с жаром описывая достоинства жилища, прочимого «уважаемым» старикам, и оставил солидные вмятины своими деревянными пальцами на серых штукатуренных стенах похожей на большой чемодан комнатушки. Но старики, с их опытом ночевки в условиях различной степени паршивости, не жаловались. Комнатка, больше похожая на кладовку уборщицы, была даже в чём-то уютной.

На этаже было пусто и тихо, никто, как это обычно бывало в такой вечерний час, не ходил по коридору, не рассказывал громко анекдотов, перемежавшихся резкими взрывами хохота, не доносился звон посуды, долетавший сюда через лестничный проём с нижнего этажа, где в столовой и на кухне дежурные обычно в это время наводили порядок после ужина. Зато слышался оживлённый гомон голосов со стороны большого актового зала.

— Сидят. Похоже, нескоро разойдутся. Видать, ребятки что-то совсем уж важное обсуждают, если даже про ужин забыли.

Складка шумно почесался и лег поудобнее на скрипучей тахте, занимавшей весь дальний торец узкого помещения.

— Ты вот, Егорыч, что думаешь об смотрящих? — спросил он Петра.

— В смысле? Что о них думать?

— Ну, есть ли смысл в их деятельности? Или всё это лишь борьба с симптомами, так сказать?

Пётр старчески покряхтел, садясь на продавленный, обтянутый дерматином диван, и похлопал его по боковине.

— Люблю старые вещи, — он взглянул на приятеля и, помолчав, добавил: — это ты хорошо сказал про борьбу с симптомами. Сразу видно профи в своём деле.

— Да ну тебя, в самом деле, — Фёдор обиженно сморщился и демонстративно отвернулся, — не можешь не уколоть в больное место.

— Да погоди, Теодоре, я же без шуток, всерьёз говорю. Вся эта вселенская катастрофа взаправду похожа на какую-то серьёзную, опасную болезнь, гангрену, там, или другую смертельную инфекцию. А смотрящие… они как хорошие, усердные, самоотверженные, но беспомощные санитары. Изо всех сил стараются, суетятся вокруг умирающего, но проблемы не решают. Слегка сдерживают и оттягивают неизбежный конец.

— Вот я и спрашиваю, есть ли в этом смысл? — Складка приподнялся на локте и поднял вверх указательный палец, — если всё-равно загнёмся, так может и не стоит все эти подвиги совершать? Лишняя трата энергии и тепла. — Он снова опустился на лежанку, лег на спину и засунул свои маленькие морщинистые ладони в широкие рукава пальто. — Энтропия и так положительна, Петя, так что суета ни к чему.

Пётр внимательно посмотрел на друга и улыбнулся.

— Ты мне решительно нравишься сегодня, — он покопался в пакете, приютившемся у ножки дивана, и достал маленькую бутылочку с яркой этикеткой. — под такую беседу недурно и рюмочку благородного пропустить. Будешь?

— А то! — Складка едва не подпрыгнул на месте. Тахта жалобно скрипнула старческими пружинами. Егорыч аккуратно кинул другу пузырек, который тот ловко поймал, а себе достал ещё один такой-же.

— Во-от, — откупорив бутылочку, Пётр сделал маленький глоток и расплылся в счастливой улыбке. — Хорошо!

— Так что там насчёт «ты мне нравишься сегодня»? — спросил Фёдор, прикладываясь к своему пузырьку. — Люблю, понимаешь ли, когда хвалят.

— Ты натолкнул меня на пару интересных мыслей, Теодоре. Говоря образно — перышком коснулся шара у края лунки.

— А ну-ка, давай по порядку и по полочкам. У них там… — Фёдор махнул рукой в сторону и, неожиданно для себя, хлопнул ладонью об стену, — своё заседание, у нас — свое. И ещё не известно, какое важнее!

— Люблю я малопьющих, — усмехнулся Пётр себе в бороду.

— Всё нормально! Просто на голодный желудок быстро проскочило, аж до мозга сразу. Алкоголь, между прочим, всасывается почти мгновенно. Ах, где ты, мой вкусный горячий ужин? Хорошо тут всё-таки кормят…

— Так вот, Теодоре, — продолжил Егорыч, прерывая дружеские плотские мечтания, — мысль первая.

— Так-так?

— Человечество болеет, сильно и давно. Я бы даже сказал по-другому. Человечество — и есть эта самая болезнь. А болеет им, ну, например, планета наша, Земля.

— Ну, это ты загнул, — Фёдор усмехнулся и глотнул бренди. — Да и мысль, в общем-то, не новая. Где-то я её уже слыхал. Помню, вот, съезд в Дублине, так мы с одним доктором наук поспорили…

— Не отвлекайся. Мысль не новая, но в данном случае, вполне конкретная. И довольно хорошо описывает происходящее.

— Постой, постой, — бодро воскликнул Складка, — а как же инопланетяне? На это ты что скажешь? Я вот тебе подмечу, как бы между прочим, что до этого самого их вторжения жизнь была себе очень даже прекрасна и перспективна. Как для человечества в целом, так и для каждого индивидуума в отдельности.

— И это говорит спивающийся бомж-хирург?

— Я вовсе не показатель, — Складка насупился. — Я о ситуации в целом говорю. Моя трагедия не есть продукт болезни общества, как ты тут резюмируешь, но являет собою частный случай.

— Ой ли? Я не приуменьшаю значения того несчастного частного случая в твоей жизни, но появление пятнадцать лет назад всей этой роботохирургии и лечащих супермолекул без участия человека совсем не придало тебе решимости остаться. Всякие там «регены» и «анастасы»…

— Ну знаешь…

— Извини, не хотел тебя обидеть, — Егорыч сделал глоток. — Я ведь и сам в какой-то мере жертва системы. Но всё-таки дослушай.

— Хорошо, друже, так и быть, ты прощён. Излагай свою теорию.

— Так вот, насчёт инопланетян… Это, конечно, проблема, и не зная откуда они взялись, сложно рассуждать об их влиянии на дальнейшую судьбу человеков. Но вот что я тебе скажу, Федя: у меня давно уже стойкое чувство, что даже не будь этих проклятых тварей, человечество всё равно рано или поздно во что-то такое вляпалось бы. Э-хе-хе…

— Ты говоришь о секретных исследованиях биологического оружия? Бытует версия, что пятнашки есть продукт эксперимента…

— Да я не об этом, хотя такой вариант, пожалуй, был бы просто частным случаем.

— Частным-несчастным… Да о чём ты тогда?

— Я говорю о нынешнем образе жизни человечества. Скажем так, как минимум последних четырёх-пяти поколений.

— Образ жизни… Открою тебе секрет, Петя, как бывший какой-никакой хирург, десятки лет кромсавший человеческие телеса. Поверь мне, людской организм кардинально не меняется вот уже многие тысячи лет. Человек остаётся прежним, меняются только возможности. Но потребности, иногда меняя форму, по сути своей остаются прежними. Даже болезни всё те же, что и пять тысяч лет назад, с учётом реалий, конечно, разве что новые появляются либо из-за малоподвижного образа жизни, либо, что характерно, наоборот, по причине чрезмерного желания совать свой нос во все тёмные места на планете. А ещё из-за небрежного отношения к своему телу, да и к чужим тоже. Взять тот же СПИД…