Десятилетия спустя, во время моего пребывания в Авиле, мать Вентуры, к тому времени довольно пожилая и рассеянная, также забрела в царство духов-хозяев. Однажды, присматривая за некоторыми из своих внуков, Роза просто заблудилась в лесу. Спустя целых пять недель после ее исчезновения молодая женщина, рыбачившая со своим младшим братом в лесу, наткнулась на нее у ручья, заметив прежде, что рыбу отпугивает чье-то присутствие. Роза была сильно истощена, кожу ее головы и пальцы ног поразили черви; и все же она успела сообщить, что мальчик, которого она приняла за одного из своих внуков-подростков, увел ее в подземный город хозяев, который она назвала «Кито». По ее словам, этот подземный город был красивым и богатым, «точно таким, как живой Кито», расположенная в Андах столица Эквадора.

Я и подумать не мог, что сам попаду в царство духов-хозяев. Вместе с тем, по мнению Вентуры, именно это со мной и случилось. Он объяснил: приснившийся мне пекари в загоне сообщал о том, что дух – хозяин животных допустил меня к участию в интимном моменте взаимного межвидового осознания, произошедшем днем ранее. Свинья принадлежала духу – хозяину леса, а загон, в котором я видел ее, был хозяйским ранчо.

Сопоставлением определенно человеческой и дикой социальностей мой сон был чрезвычайно схож со сном Адельмо, сына Хуанику. В одно раннее утро Адельмо вскочил с постели и громко объявил: «Мне приснился сон», а затем схватил свой дробовик и выбежал из дома. Несколько часов спустя он вернулся с пекари на его плечах. Когда я поинтересовался, что побудило его так выскочить из дома, он ответил, что ему приснилась покупка пары ботинок. Обувные магазины в Лорето, заполненные полками с обувью и грудами резиновых сапог, служат подходящим изображением обилия следов, оставленных стадом пекари на грязевом лежбище. Более того, эти зловонные всеядные свиньи являются социальными существами, но не в принятом у руна отношении. Они напоминают одетых в лайкру владелиц магазинов, обнажающих части своего тела так, как в Авиле никто не делает. Они также напоминают «обнаженных» ваорани, давнишних «диких» врагов «цивилизованных» (и одетых) руна[142].

Кроме того, мой сон имел кое-что общее и со сном Фабиана, молодого отца двух детей. Когда мы были в его охотничьем лагере, ему приснился универсальный магазин, которым заведовал молодой священник; магазин был заполнен мешками с рисом и консервными банками с сардинами. Фабиан объяснил, что этот сон предвещал убийство шерстистых обезьян, перемещающихся стаями глубоко в горах, далеко от поселений руна. Если этих обезьян заметить, то настигнуть их сравнительно легко, и обычно удается добыть сразу несколько. Они ценятся из-за толстых прослоек жира. Лесная чаща, по которой гуляют эти обезьяны, напоминает хорошо оснащенный универсальный магазин, находящийся на некотором расстоянии от поселений руна. Подобно стаям обезьян, магазины означают изобилие еды. Как магазин, так и стаи обезьян контролируются могущественными белыми. Применяя надлежащие средства, руна могут иметь доступ к части богатств обоих.

Сновидения отражают распространенное в Амазонии представление о неразрывной связи человеческой и нечеловеческой социальности, также устанавливающее строгую аналогию между домашней человеческой и лесной нечеловеческой сферами (см. Descola, 1994). Пернатая дичь, с которой руна сталкиваются в лесу, на самом деле является домашними курами духов – хозяев леса, а ягуары – их охотничьими и сторожевыми собаками.

То, что мы, люди, видим диким, с доминирующей позиции духов-хозяев является домашним (см. Главу 4). В противоположность нашему евро-американскому мультикультурализму, который предполагает единообразие природы и множество изменчивых культурно-обусловленных репрезентаций природы, амазонское понимание леса и его существ скорее сродни тому, что Вивейруш де Кастру (1998) называет мультиприродным (см. Главу 2). Существует много разных природ – продуктов физического расположения разных видов существ, населяющих вселенную. Однако есть только одна культура – перспектива «я», которую принимает любая самость, человеческая равно как и нечеловеческая. Культура в этом смысле есть перспектива «я». То есть с позиций своих «я» все существа видят разные природы, которые они населяют, в виде культурных: ягуар как «я» видит кровь пекари в качестве пива из маниока, обычного продукта в рационе руна, а духи, следуя той же самой логике, видят лес как фруктовый сад.

Почему перекликаются культурное и природное, домашнее и дикое? И почему я должен быть в это посвящен? Мультикультурализм не может ответить на эти вопросы, тогда как антропологии по ту сторону человека это под силу. Можно подумать, что деформация моих сновидений этой особой логикой удвоения – побочный результат длительной этнографической работы в поле, своего рода инкультурация, которой часто подвержены антропологи-энтузиасты. Однако, как я уже дал понять, культура – не лучший маркер различия в этой части мира. Я надеюсь на то, что следующее ниже обсуждение и аргументация, приведенная во второй главе, позволят уяснить, что различие может быть неверной отправной точкой для понимания более широкой проблемы отношения, на которую указывает мой сон.

Я был не единственным сторонним наблюдателем, осознавшим эти перекликания. Вскоре я установил, что несколько миссионеров и исследователей, посетивших этот регион, тоже уловили, по всей видимости спонтанно, параллели между сферами человека и леса. Например, британский исследователь XIX века Альфред Симсон во время непродолжительной остановки в деревне руна описал Британию мужчине по имени Марселино так, что невольно воссоздал царство духов – хозяев леса. Посредством серии изоморфных связей он сопоставил урбанизированное богатое домашнее и белое Британское королевство, с одной стороны, и лесное нищее дикое и индейское «царство» Амазонии – с другой. Вместо разбросанных по лесу деревень – большие города, объяснял он, а вместо недостатка – «ножи, топоры, бисер… и все подобные вещи там всегда должны быть в величайшем изобилии». Он продолжал: в этой стране вместо диких зверей есть только полезные и съедобные (Simson, 1880: 392–93). В разговоре Симсона и Марселино также содержится намек на шаманские попытки привести эти сферы в соответствие. После смерти руна навсегда поселяются в царстве духов-хозяев, и потому весьма уместно, что Симсон называет Британию «раем». Чтобы туда попасть, нужно было проделать изнурительное путешествие, которое, по словам Симсона, могло длиться целых «десять месяцев». Это путешествие, как мы узнаем позже, представлялось Марселино шаманским. Во время разговора Симсон предложил ему одну из своих трубок «крепкого табака», и Марселино начал глотать «весь дым, который он только мог вдохнуть» (Simson 1880: 393)[143].