– Если работы Эдуарда – наши работы – снискали, как вы говорите, лишь местную славу, то почему вы здесь, мистер Рак? Говорите, вас прислал «Нью-Йоркский горн»?

– Честно сказать, я ехал в Чикаго по другому делу. Но когда едва ли не случайно прочел о трагической смерти мистера Залле, что-то в этой истории показалось мне любопытным. В некрологе упоминается одна из самых крупных его работ – фасад францисканского монастыря в Дес-Плейнсе. Как человек, изучающий архитектуру, я, естественно, заинтересовался и отправился смотреть на это творение.

– Фасад «Маленького братства одиноких» – наша совместная работа. На самом деле моего вклада там больше.

– Так или иначе, мне пришла на ум любопытная вещь. В глаза бросается барельеф с изображением агонии Авеля, первой жертвы братоубийства. Это глупо, я знаю, но композиция напомнила мне другое творение, виденное совсем недавно.

– Какое другое творение?

– Кардиффского исполина. Вы слышали об этой находке?

– Конечно, – признался Буркхарт. – Кто не знает каменного человека? Вы думаете, в Иллинойсе живут пигмеи?

– Одни возвеличивают его как древнее ископаемое, другие цинично называют подделкой, но лучшие критики рукоплещут ему как прекрасному произведению искусства.

– А сами вы что думаете, мистер Рак?

– Я думаю, исполин слишком хорош для игры природы и случая. Если признать его статуей, то она – дань Богу, вытесанная лучшим Его созданием. Надеюсь, вы увидите сами, мистер Буркхарт. Я никогда не ощущал ничего столь близкого к благоговению.

– Что ж, Нью-Йорк для исполина закончится, и он вспомнит дорогу в Чикаго. Я посмотрю на него и составлю собственное мнение.

– Вспомнит дорогу в Чикаго?

– Я оговорился.

– Вы знаете Уильяма Ньюэлла?

– Никогда не слышал этого имени.

– Тогда, сэр, почему он шлет вам деньги?

– Он шлет мне деньги?

– Мистер Буркхарт, это чистое предположение, но, если вдруг выяснится, что кардиффский Голиаф скорее статуя, чем окаменелость, а изваял ее художник, принадлежащий скорее современности, чем прошлым векам, подумайте, что это будет значить.

– Понятия не имею, серьезно.

– Для создателя или создателей – их законную долю славы.

– И, как обычно, славы будет больше, чем золота, – сказал Буркхарт.

– Неужели покойный Эдуард Залле предпочел бы посмертное богатство и вечное забвение креслу в Пантеоне Великих?

– Я еще молод, мистер Рак. Несчастный Эдуард мертв.

– И вы оставили бы своего друга мертвым, зная способ его воскресить?

– Он останется мертвым, что бы я ни сказал или ни сделал, – ответил Буркхарт. – Что до славы, то она зачастую приходит намного позже последнего земного вздоха. Стоит ли ее подгонять? Скажем, к примеру, после того как Герхардт Буркхарт встретится с Костлявой, потомки обнаружат его дневник, полный странных откровений. До тех же пор найдется много кресел во многих залах, где сытый скульптор успеет примостить задницу.

– Давайте подойдем с другой стороны, – предложил Барнаби. – Что, если золото и слава явятся вместе, вовремя и дополняя друг друга?

– Это уже интересно, – ответил Буркхарт. – Но даже тогда останутся контракты, которые надо выполнять. Обязательства слишком серьезные, чтобы ими пренебречь.

– Здравый смысл подсказывает, что контракты для того и заключаются, чтобы их разрывать. Опрометчивые обязательства можно счесть несправедливым бременем. Представьте, что было бы, если бы такая замечательная газета как «Нью-Йоркский горн», пожелала бы прославить труд блестящего скульптора и одновременно поддержать его материально, не говоря о том, чтобы почтить память и отдать должное его покойному товарищу, – сие пошло бы на пользу не только музе, но и мошне.

– Музе и мошне, говорите? Такая комбинация способна побудить к признанию любого разумного человека. Что до почитания памяти покойного товарища, то определенные похвалы, конечно, уместны, но преувеличивать все же не стоит. Живым, кроме всего прочего, внимание приносит больше пользы.

– Ясно, – сказал Барнаби. – Но вы также должны понимать, мистер Буркхарт, что неуверенность одного открывает путь другому. Когда есть о чем рассказать, об этом будет рассказано рано или поздно. Произнесенное вовремя – новость, имеющая цену. Сказанное с опозданием – ничего не стоящее повторение.

Подойдя к трупу Эдуарда Залле, Буркхарт погладил своего коллегу по слегка подтаявшему черепу.

– Есть у нас что сказать этому человеку?

Вдруг почувствовав в животе позыв, Барнаби Рак спросил, где можно облегчиться. В нужнике за тем самым сараем, в котором вытесывали исполина, он стянул штаны, сел на холодный обод, закурил «Голиафа», взвыл и врезал кулаком по двери с такой силой, что выбил костяшки двух пальцев.

Бен Халл наблюдал, как рабочие подвешивают хрустальную люстру к свежим панелям на потолке хумидора «Саймон Халл и сыновья».

– Похоже на корону, – сказала Лоретта. – Я чувствую себя императрицей.

– Только не спрашивай, сколько она стоит, – попросил Бен.

– Много двойных «Корон», – сказал Джордж Халл. – Еще одна причина принять наше предложение.

– Мне претит сама мысль, – ответил Бен. – Образ потеряет всю свою элегантность.

– Плевать мне на твою элегантность! – воскликнул Джордж. – Я прошу всего-то треть площади. Кому будет от этого хуже? По тому, как все идет, хумидор не откроется раньше февраля. Бен, я слишком много вложил в Голиафа. Чурба пошел на серьезные уступки, когда продавал мне долю. Нам нужно место, чтобы показать исполина публике, пока фальшивка Барнума еще срывает овации.

– «Хумидор Халла» – семейная собственность. Каменный человек – твое личное предприятие. Не думаю, что отец одобрил бы.

– Всяко одобрил бы. Почему нет? Твои строители запросто соорудят вот здесь стену, там – платформу, а еще дальше – отдельный вход. Все это временно. За прокат помещения мы заплатим тебе столько, что хватит на шесть люстр, а на долю от прибыли покупай сколько хочешь элегантности.

– Сколько ты заплатил кузену Чурбе за партнерство?

– Тридцать пять тысяч банковским чеком. Это со скидкой. Я заработаю в два раза больше.

– Под какие гарантии чек?

– Под мою долю в «Саймон Халл и сыновья».

– Ради пустой прихоти ты рискуешь своим будущим?

– Прихоти?! Ты видел очереди у Барнума? Мы заставим его прикрыть лавочку, а сами получим в два раза больше.

– Как вы заставите его прикрыть лавочку? – спросила Лоретта.

– Он висит на волоске. У нас в руках все доказательства того, что наш Голиаф и есть настоящий Кардиффский исполин. Мы составили иск: копия Барнума должна быть прилюдно уничтожена, стерта в порошок, а нам выплачена компенсация в сто тысяч. Великий мистер Барнум зашебуршится еще до того, как все кончится. Сбежит из города.