Другим изменением в моей жизни было именно то, что для меня закончилось время фехтования на палках. Я получил собственные меч, нож, лук и копье. Простые и дешевые, такие, какие выдают в армии. С клинками из хорошей стали, но оправленными в обычные кость и дерево.

Синяки и кровоподтеки, которые украшали меня до этого момента, пополнились неглубокими шрамами и ранами.

Однажды я спросил у Ремня, когда наступит хоть какая-то передышка.

– Легкий день был вчера, – отвечал он мне на это, смеясь. – Теперь так будет всю твою жизнь. Запомни это, тохимон.

Непросто было на этом сосредоточиться, поскольку начал меняться и я сам. И мне мнилось, что это продолжается изо дня в день.

Казалось, совсем недавно весь мой мир ограничивался стремлением получить крохи свободы, чтобы я мог бегать по саду, стрелять из лука в мишени или плавать по озеру, но вдруг оказалось, что нет для меня вещи более интересной под солнцем, чем тот момент, когда горничная Хафма стоит против света на террасе, и сквозь одежды виднеется абрис ее тела.

Когда моя учительница Айина объясняла мне творения древних вождей и излагала основы современной политики, я видел лишь ее шею, а точнее – то место на затылке, где начинались высоко подколотые волосы. Слушал, как объясняет она мне основы торговли, ее тайны и особенности, но мечтал я с открытыми глазами, не в силах отвести взгляд от таинственного затененного места между ее грудей, видимого между застежками кафтана.

Мы часто занимались игрой, которая была тренировкой торговых умений. Называлась она тарбисс. Я любил в нее играть, но с некоторого момента постоянно проигрывал. Меня меньше интересовало, могу ли я выторговать у Айины редкий черный камень и какую расстановку выдаст мне судьба, чем то, удастся ли мне увидеть в разрезе юбки ее бедро или внутреннюю часть стопы.

Я ведь в общем-то знал, что подрастаю и начинаю становиться мужчиной, но не предполагал, что будет это подобно пожару в степи. Думал, начну желать женщин так, как желал получить собственного коня или поглядеть на выступления акробатов. Такое желание, из-за отсутствия возможности его реализовать, легко будет игнорировать и подавлять. Не понимал я, чем являются все те огненные эмоции, о которых я читал у поэтов. Не думал, что это будет словно обезоруживающая тоска по дому – и горячка пополам с жаждой посредине пустыни одновременно.

Я знал, что ожидает меня женитьба на одной из княжон из старых амитрайских родов, может на дочке владыки какого-то чужеземного края. Что кроме этого будет у меня несколько конкубин. Но знал я и то, что ни одну я не выберу сам согласно приказанию сердца и что совершенно нет способа, чтобы одной из них сделалась Айина, моя учительница.

Так вот вся страна умирала от жажды – и я тоже. Только что люди мечтали о воде, а я сох, вожделея тела Айины.

Мой отец повелел выделять корм для скота и подвозить воду из рек в некоторые города. Из прибрежных провинций двигались наполненные водой бочки, целыми обозами, чтобы выдавать ее людям по подойнику ежедневно.

Азиль – река, текущая через столицу, выглядела уже мельче чем обычно и лениво несла свои воды руслом, как широкий пояс серого, растрескавшегося под солнцем ила.

Не мог я вспомнить лица Айины, едва лишь та исчезала с моих глаз. Знал, что глаза у нее синие, чуть раскосые, и что есть сплетающиеся в кольца и локоны волосы цвета ночного летнего неба. Иссиня-черные. Помнил ее нос, узкий, словно нож, и полные губы с легко опущенными уголками, но это были лишь слова. Не мог я увидеть этого глазами души, хотя очень старался. Казалось мне, что лицо учительницы находится за некой завесой и что вот-вот я сумею его увидеть, но едва представлял себе ее глаза, как исчезали губы, а когда вспоминал ее волосы, исчезало все лицо. Я лежал ночами, сжимая железный шар желаний, полученный от Ремня. Шар, к которому настолько привык, что, едва мне становилось плохо, тянулся я к нему совершенно непроизвольно. Порой он выпадал из моей руки, только когда я засыпал.

Колодцы на дорогах приходилось окружать отрядами, чтобы не вычерпали их до дна. Повозкам, груженным бочками, тоже приходилось ехать под защитой всадников. Дурра сохла на полях, а початки были размером не больше детского кулачка.

Я старался победить сжигающее меня желание и заняться чем-то другим. Но даже наука сделалась монотонной. День за днем дворец жил лишь дождем, водой и урожаем. Беспрестанно пересчитывались стратегические запасы и решалось, как стране дожить до следующего года. Поскольку, как и другие, сам я не мог отыскать ни одного доброго совета, чувствовал себя измученным этим.

* * *

Все чаще мы получали беспокойные донесения. От комендантов военных гарнизонов, от городской стражи, от чиновников и шпионов. Повторялась в них одна-единственная фраза, что ее шептали на базарах, в придорожных корчмах, на шляхах и площадях: «Гнев богов». Не было ничего странного в том, что, когда происходит нечто дурное, люди подозревают в этом волю богов. Но в империи моего отца сплетни о старых богах были действительно опасны и, как ни крути, политичны.

Мне следовало бы рассказать, как выглядел Амитрай во времена, когда мой дед воссел на Тигрином Троне. И постепенно – но не сейчас – я об этом расскажу. Хватит вам знать и то, что, когда на базарах шептали о гневе богов, имели в виду богов старых. Великую Подземную Мать и ее слуг. Азину, которой перед каждой страдой приносили десятки жертв кровью пленников. Двух Лунных Братьев, которые были патронами мужчин. Кодекс Земли, который регулировал не просто каждый шаг человека от рождения до смерти, но и почти каждое слово, которое тот произносил.

В том Амитрае человек почти ничего не имел в собственности. Все было посвящено богам, и все им же принадлежало. Конечно, их видели настолько же редко, как и теперь, здесь либо где-то еще. Однако амитраи верили, что они – народ, который является собственностью Подземной Матери, и что все покорения земель – суть восстановление ее наследства. Верили, что, когда они покорят весь мир и отдадут его Матери, возвратится Золотой век. Век избытка, счастья и любви. Время, когда люди не обладали плотью и всё – и все – были единым. Тогда-то расколовшийся надвое мир срастется наново. Не будет дня и ночи, мужчин и женщин, добра и зла, но настанет гармония единства.

Мы, кирененцы, верим в кое-что иное. В упорное Странствие-Вверх к просвещению и гармонии с Творцом. Верим, что существуют разные дороги, и многие из них, которые ведут Вверх через непростой труд бытия справедливыми, милостивыми, свободными и добрыми, являются верными. Однако всякий идет сам и должен выбирать свой путь. Боги – странные создания, появляющиеся на земле, – тоже движутся своими путями, как и прочие создания. Одни идут Вверх, а другие утрачивают свой путь, как и люди, но это не имеет значения. И мы заставили Амитрай принять эту философию.

Постепенно, шаг за шагом, мы позволили людям соединяться в семьи, жить вместе, строить дома, копить достаток и самим воспитывать детей. Мы позволили им идти Вверх и выбирать пути. Мы позволили им помнить о древних языках и обычаях стран, из которых они происходили, прежде чем были покорены империей; позволили им поклоняться старым богам, если только они оставались послушны нашим законам и Тигриному Трону.