сел в саркофаге, скрежеща зубами, рывком вырвал батар из своей груди. Глянул на меня из-под капюшона мертвыми, затянутыми бельмами глазами, раскрыл мокрую от крови алую пасть, показывая острые желтые клыки — и завыл, жутко, утробно, на одной ноте.

Жутковатое было зрелище, но напугать меня не так-то просто. Рот этот красавец раскрыл очень широко, так что я сунул в оскаленную пасть твари ствол пистоля и нажал на спуск. Голова вампиромага разлетелась бурыми ошметками по всему подвалу: обезглавленное тело еще несколько мгновений сохраняло сидячее положение, а потом монстр рассыпался кучей праха, бурых костей и заскорузлых тряпок.

— Уф! — Беа вытерла лицо, подобрала свой батар. — Хвала Божественным, все конечно. Будь он сытый, мы бы его так просто не прикончили.

— Погань какая, — я с трудом поборол накатившую тошноту. — Пошли наверх, меня сейчас вырвет от этой вони.

Флавия, завидев нас, с радостным визгом бросилась мне на шею. Спасенные нами рабы, сбившись в плотную группку, стояли чуть поодаль.

— Чего стоите? — крикнул я. — Марш по домам, вы свободны!

Они продолжали стоять. Потом из толпы вышла девочка, найденная нами в подвале корчмы. Испуганно косясь на Беа, она медленно, с опаской направилась к воротам таверны и, еще раз, оглянувшись, покинула двор. Остальные все еще не решались двинуться с места, точно не верили, что свободны.

— Идите, девчонки, идите! — сказал я им. — Никто вас не тронет.

На этот раз из группы вышла молодая женщина с младенцем на руках, та самая, которую я заметил еще на дороге. Подошла, посмотрела мне в глаза, и от этого взгляда сердце у меня сжалось. Женщина протянула руку, коснулась пальцами моей груди, а после накрыла ладонью головку своего малыша. Этот жест был так красноречив и трогателен, что никаких слов не требовалось. Поклонившись мне и Беа, женщина пошла к воротам, и остальные рабы, точно опомнившись, направились за ней следом.

— Хороший сегодня день, — сказала Беа. — Ты хорошо дрался, Сим.

— Я старался. Но поджилки до сих пор трясутся.

— У меня тоже, — Беа отошла от нас и села на ступеньку крыльца.

— Ты проводишь меня? — шепнула Флавия, почти коснувшись губами моего уха.

— Куда?

— К отцу. Я должна. А потом…

— Что «потом»?

— Ничего, — она виновато улыбнулась. — Глупая мысль. Очень глупая.

— Опять хочешь убить кого-то?

— Нет, — она шагнула к воротам и посмотрела на меня. — Хорошо, что ты не умеешь читать мысли.

Глава 22

* * *

Усадьба мельника сгорела дотла. Закопченный каменный цоколь ветряка торчал из груд окруживших его головешек. Запах гари за минувшие недели так и не выветрился.

Флавия стояла у руин долго. Потом положила на головни букет собранных по дороге полевых цветов и, взяв из кучи золы уголек, пошла в деревню. Мимо меня, будто не замечая.

— Флавия! — позвал я.

— Она не обернулась, но остановилась. Я подошел и коснулся ее плеча.

— Не надо, Сим, — сказала она.

— Что?

— Просто не надо прикасаться ко мне, — она пошла дальше, и вечерний ветер развевал ее волосы.

— Флавия! — Я догнал ее, забежал вперед, посмотрел в глаза. — Ты не хочешь поговорить со мной?

— О чем? О моем отце? Об этом? — Она показала мне уголек. — Знаешь, мне всегда казалось странным, что люди ходят на могилы близких. Приносят цветы, разговаривают с мертвыми, будто те их слышат. А сейчас поняла, что не могу даже это сделать — положить цветы на могилу отца. Потому что ее нет. Есть место, где он погиб — и все.

— Это голос боли, Флавия. Нельзя позволять боли овладеть собой.

— Я сейчас вспоминала ту ночь и спрашивала себя — остановился бы отец на ночлег в этой деревне, если бы был один? Позволил бы догнать себя?

— То есть, ты обвиняешь себя в его смерти? Это глупо, Флавия.

— Ты терял кого-нибудь из близких, Сим? Нет, не отвечай, если терял, ты поймешь, что я хочу сказать. У тебя никогда не возникало чувства, что ты мог бы сделать для ушедших больше, чем сделал? Что их смерть стала для тебя пробным камнем, выявляющим истинную цену всему, что было между вами?

— Это чувство знакомо многим, Флавия. И мне оно знакомо. Мне приходилось его испытывать.

— Тогда ты знаешь. Но мне от этого не легче.

— Флавия, послушай! — Я все-таки взял ее за плечи. — Психолог из меня, конечно, никакой. Но я тебе вот что скажу: твой отец погиб с оружием в руках, защищая тебя и все то, чему он служил всю жизнь. Встретил опасность достойно. Не стал бегать от нее, как трус. Любой может пожелать себе такой же смерти. И в последние минуты он думал о тебе. Он велел тебе уходить, потому что любил тебя и хотел, чтобы ты жила.

— Ну, я живу, — ее глаза потемнели, в них появилось что-то недоброе, холодное, чужое. — Жертва была не напрасной, так? Ты получил меч, и все хорошо.

— Зря ты так, милая. Это не мой меч, и я ехал сюда не ради него.

— А ради чего? Потому что Беа так велела?

— Флавия, это что, ревность?

— Ревность? — Холод в ее глазах стал еще злее. — Сегодня двенадцатый день Иллайх. Священный день Ирни, Божественной покровительницы семьи. На сегодня была назначена моя свадьба, Сим. Я ждала этого дня много месяцев, с самого дня нашей помолвки.

— Ты была помолвлена?

— Теперь это не имеет значения. Той, другой жизни больше нет. И та Флавия Лориан умерла.

— Знаешь что, — рассердился я, — а ну, хорош себя хоронить! Ты молодая красивая девушка. Храбрая, с душой. Да любой парень за тебя в огонь и воду пойдет!

— Любой — это ты? — Она улыбнулась, но холод в глазах не исчез. — Не льсти мне, Сим. И не тешь себя надеждой. Я не люблю тебя. И мы никогда не будем вместе.

— А я вообще-то не набивался тебе в сердечные друзья, — сказал я, хотя на душе у меня стало горько-прегорько: когда девушка говорит тебе, что ты ей безразличен, это всегда неприятно. — Хотя в Аранд-Ануне и в Вогрифе мне казалось, что нас что-то связывает. Ладно, я ошибся, и не будем об этом. Люби, кого хочешь.

— И ты так просто откажешься от своих желаний? — внезапно спросила она. — Я же не слепая, а твои взгляды порой были так красноречивы.

— В отличие от тебя я не скрываю своих чувств.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что влюблен в меня? — Флавия остановилась.

— Да, солнце мое. Немного.

— Я польщена, — тут она внезапно влепила мне пощечину, да такую, что в