Я не дожидаюсь, пока он посмотрит на мое лицо. В конце коридора я заворачиваю за угол, сбрасываю туфли и пускаюсь наутек.

Полный провал.

Полный, полный развал.

Женщина сидит в своем гостиничном номере, прижав к груди подушку, и плачет – она плачет – прямо как шестилетний ребенок.

Хоуп Арден, возьми же себя в руки!

Без толку.

Хоуп Арден – женщина, которая была Хоуп Арден до того, как Хоуп Арден стала ничем, кроме как сектором в цифровом архиве, углеродистым отпечатком ноги – эта женщина сейчас сидит в сером номере серой гостиницы под серым небом и плачет.

Мне хочется, чтобы здесь оказался Лука Эвард и обнял меня, хочется, чтобы Гоген глядел на меня с удивлением, чтобы Филипа Перейра смотрела на меня с изумлением. Я хочу, чтобы тут оказались моя мать, пешком пересекшая пустыню, и мой отец, внушавший мне никогда не вставать на путь преступлений. Я хочу, чтобы Паркер из Нью-Йорка, тот, которого я не могу вспомнить, Byron14, я хочу, чтобы Рейна бин Бадр эль-Мустафи, чтобы хоть кто-нибудь произнес мое имя.

Гоген даже не запомнил меня на такое время, чтобы успеть броситься за мной в погоню, когда я ускользнула из его поля зрения.

Филипа не вспомнит, как вместе со мной ела лапшу.

Я мертва во всем, кроме своих дел и деяний.

А мои дела и деяния – никчемны.

Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать. Потом то же – по-японски. Затем так же – по-немецки. Двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять…

Я – номер тысяча четыреста семнадцатый.

Вот на этом я перестаю плакать.

Встаю.

Умываюсь холодной водой.

Мою руки, два нажатия на контейнер с жидким мылом над раковиной.

Привожу в порядок волосы.

Встаю прямо.

На счет тысяча четыреста семнадцать я снова становлюсь воплощенной дисциплиной.

Паркера я разыскала довольно легко: эксклюзивная гостиница, эксклюзивный автомобиль, эксклюзивное… все.

Эксклюзивный: от английского «исключительный». Ограничивающий владение или управление одной общностью людей или организаций.

Я проследила за ним, посмотрела, как он смеется, жмет руки, кланяется в пояс.

На главной странице интернет-сайта Паркера красовалась его фотография. Весь в белом, рука лежит на рулеточном столе, за спиной зеркала, над головой – хрустальные люстры. Давно ушедших царей и королей на портретах изображали с символами власти: скипетром и державой в руках, и с войском за спиной. Здесь же, у рулеточного стола, Паркер из Нью-Йорка, Совершенный Паркер, правящий миром, совершенный во всем.

Не злись.

Я – тысяча четыреста восемнадцать.

Девятнадцать.

Двадцать.

Таким я был, никто меня не помнил, гласило его личное признание. Теперь я знаю, чего стоит произвести впечатление. Попробуйте совершенство!

Тысяча четыреста двадцать один.

Тысяча четыреста двадцать два.

Я глядела на него, а он меня не помнил, но мир, казалось, помнил его.

В тот же день я связалась с Byron14.

Я – воровка.

На токийском вокзале в камере хранения для меня оставлена флэшка.

Я забираю ее и отправляюсь в путь.

От токийского вокзала до станции «Инаритё» всего две остановки. Я пробегала пальцем по бесконечной поверхности ленты Мёбиуса, подаренной мне Филипой, зная, что безопаснее было бы оставить браслет в гостинице, но мне не хотелось его снимать.

Ну и хорошо: позволю себе маленькую неосторожность. Крохотный изъян в профессионализме.

Инструменты для работы. Украденные удостоверения личности, подделанные бейджики службы безопасности. Я тщательно собирала лица, адреса, каждый украденный телефон, каждый взломанный компьютер, каждое примеченное лицо, каждый стянутый бумажник, каждое имя и каждый номер. Я могла бы войти в токийский офис «Прометея» прямо сейчас, но здесь Гоген, и Гоген понял, что не может вспомнить моего лица, и поэтому я во всеоружии отправляюсь в Яманотэ.

Последнее, что я краду, – это первое, чье отсутствие заметят: кодовый жетон размером с большой палец моей руки, показывающий шесть меняющихся цифр, когда к нему прикладывают авторизованный отпечаток пальца. Эти цифры соответствуют входному коду на двери, отделяющей меня от серверов «Прометея». Как только я его украду, меня уже ничем не остановить.

Человека, являющегося обладателем и жетона, и отпечатка большого пальца, зовут мистер Канеко. Он постоянно находится под наблюдением службы безопасности, но я уже три раза вступала с ним в контакт во время трех рекогносцировочных выходов, и лишь однажды охрана преградила мне путь.

Для грехопадения мистер Канеко слишком скучен. Однако он верит в то, что делает, и живет по «Совершенству». Каждый вторник «Совершенство» сообщает ему, что лучше всего отправиться в спортзал, куда он и направляется. Спортзал этот – исключительно для мужчин, и он настолько элитарен, что не нуждается в рекламе.

В вестибюле дежурит охранник. Я пробираюсь внутрь через служебный вход с помощью ключа, украденного восемь дней назад у персонального тренера. У мистера Канеко свой личный шкафчик, всегда под одним и тем же номером – 324 – и он свято верит, что эти числа особенно ему благоприятствуют. Его счастливое направление – север. Его группа крови – вторая положительная, что означает, что он воин, натура творческая и страстная. (Это совсем не так.) Он во все это верит, так что я, разумеется, все это внимательно изучила.

Профессионализм: поведение, цель или качества, связанные с людьми, обладающими высоким мастерством и навыками.

Я стремительно захожу в мужскую раздевалку, приводя в ужас многих посетителей, сидящих, небрежно прикрыв полотенцами свои голые, отточенные до совершенства тела, и проникаю в шкафчик мистера Канеко с помощью универсального ключа, стянутого со стойки администратора.

Мужчины кричат: вон, вон, кто вы, что вы здесь делаете? Я нахожу нужный мне кодовый жетон, лучезарно им улыбаюсь, отвешиваю полупоклон и оставляю их наедине с собственной наготой. А к тому времени, когда один из них натянет халат и сандалии и дошлепает до администратора, чтобы пожаловаться, он уже все забудет.