Тут меня, честно говоря, прошиб холодный пот. Я представил,что сделал бы со мной этот сумасшедший, если бы узнал о нашей с Вами переписке.Вы хоть понимаете, какому чудовищному риску я подвергался, выполняя Вашепоручение?

У меня началось сердцебиение, задрожали пальцы и, боюсь,дальше я слушал уже менее внимательно, поэтому завершение речи передаю внесколько скомканном виде.

«Безнаказанность двух предшествующих убийств и всёнарастающее озлобление подтолкнули Папушина к новому преступлению. Он решилумертвить Коломбину, новую фаворитку Смерти. Особенно мучительным безумцудолжно было показаться унижение, которому он подвергся, когда заветное посланиеот Вечной Невесты было публично объявлено фальшивкой. Коломбина же утверждала,что ее Знаки в огне не горят.

Тут надобно пояснить, что, по глубокому убеждению Папушина —убеждению, в котором его всячески укреплял наш дож, — самоубийствоявляется наивысшей формой ухода из жизни, или, как выразился Стерн,аристократом среди смертей. Не дав Коломбине умереть по собственной воле,Калибан тем самым разоблачил бы ее как узурпаторшу — точно так же, как ранее онпоступил с Гдлевским.

Именно так всё бы и произошло, если бы вчера, встревоженныйсостоянием мадемуазель Коломбины, я не отправился провожать ее до дому. Мыпростились у подъезда, но я решил последить за ее окнами, чтобы немедленновмешаться, если замечу что-нибудь подозрительное. Разумеется, мне и в голову неприходила мысль об убийстве — я опасался лишь того, что барышня вознамеритсяналожить на себя руки.

В окне горел свет, время от времени я видел движение тени пошторе. Было уже очень поздно, но мадемуазель Коломбина всё не ложилась. Меняодолевали мучительные колебания. Не подняться ли наверх? Но как будет выглядетьночной визит мужчины к одинокой девушке? Нет, это было совершенно немыслимо.

Я не видел, как Калибан проник в подъезд — очевидно, онвошел со двора, через черный ход. В четверть третьего мне послышалось, будтосверху доносятся приглушенные крики, однако я не мог бы поручиться, что необманываюсь. Я весь обратился в слух, и через несколько секунд уже вполне явственнодонеслось: «Нет! Нет! Черепа! Черви!»

Крики раздавались из самого подъезда. Я не понял значенияслов, да и сейчас не понимаю, что имела в виду мадемуазель Коломбина, однаконемедленно бросился к парадному. Как оказалось, вовремя. Несколько мгновенийпромедления, и было бы поздно».

Здесь с Коломбиной приключилась истерика. Она зарыдала,бросилась Заике на грудь, говорила бессвязные слова и несколько раз поцеловалаего в лоб и щеки, нанеся некоторый урон прическе и воротничкам этого франта.Когда же девицу напоили водой и усадили в кресло, Заика сказал нам взаключение:

«Теперь всё, дамы и господа. Клуб «Любовники Смерти» яобъявляю распущенным. Нет никакой Смерти с большой буквы. Это раз. Той смерти,которая существует, любовники с любовницами не нужны. Это два. Придет время, ивы непременно повстречаетесь с этой скучной дамой, всяк в свой час. Никуда этавстреча от вас не уйдет. Это три. Прощайте».

Расходились молча, в выражении лиц преобладали растерянностьили возмущение. С Просперо никто не попрощался, даже его одалиски. Он сидел,совершенно уничтоженный. Еще бы! Как мог этот хваленый ясновидец исамоназначенный спаситель душ так фатально ошибиться? Ведь сам привел в клубопасного маньяка, всячески ему покровительствовал, по сути дела — поощрял убийцу!Не хотел бы я оказаться в его шкуре.

Или хотел бы? Ей-богу, в положении свергнутого кумира,который вчера еще был высоко вознесен, а сегодня сброшен в грязь — в унижении,в растоптанности есть наслаждение не менее острое, чем в победительности и успехе.Мы, немцы, знаем толк в подобных вещах, потому что начисто лишены чувства меры.Утонченную сладость позора, ведомую лишь очень гордым людям, отлично чувствовали гениальный Федор Михайлович, самый немецкий из русских писателей. Жаль, что унас с Вами не было случая поговорить о литературе. Да теперь уж и не будет.

На сем завершаю свой последний отчет, ибо принятые мноюобязательства исполнены. Можете доложить начальству, что московской эпидемиисамоубийств наступил конец. Припишите эту заслугу своим усилиям — мне не жалко.Я не честолюбив, от жизни мне нужны не почести и карьера, а нечто совсем иное,чего Вам, боюсь, не оценить и не понять.

Прощайте, Виссарион Виссарионович, не поминайте лихом. А япостараюсь не поминать лихом Вас.

Ваш ZZ

20 сентября.

НА МОТОРЕ В ПАРИЖ

Завтра в полдень из Москвы на трехколесном моторе выезжает вПариж русский спортсмэн, задавшийся целью установить новый рекорд дальности искорости переезда на самодвижущихся экипажах.

2800 верст, разделяющие две столицы дружественных наций,отважный рекордсмен г. Неймлес думает преодолеть в 12 дней, не считая дневок,ночевок и прочих остановок, в том числе вынужденных — из-за ремонта илискверного состояния дорог. Последнее обстоятельство, а именно ужасающее состояниедорог, в особенности на территории Привисленского края, представляет наибольшуютрудность для осуществления этого рискованного предприятия. Всем памятенпрошлогодний случай, когда в колдобине под Пинском развалилось на кускичетырехколесное авто барона фон Либница.

Старт состоится от Триумфальной арки. Г. Неймлеса будетсопровождать камердинер на бричке с багажом и запасными элементами для трипеда.Мы будем следить за продвижением смельчака и регулярно печатать телеграммы,получаемые из пунктов трудного маршрута.

«Московские ведомости» 22 сентября (5 октября) 1900 г.

4-ая страница

Я просыпаюсь, чтобы уснуть

"Оказывается, я ничего не знаю. Кто я, зачем живу ивообще — что такое жизнь. Гэндзи однажды процитировал какого-то древнегояпонца, который сказал: «Жизнь — это сон, увиденный во сне».

Древний японец совершенно прав. Еще полчаса назад мнеказалось, что я бодрствую. Что я много дней спала и очнулась только тогда,когда в глаза мне ударил луч электрического фонаря и взволнованный голосспросил: «Коломбина, вы живы?» И в тот миг мне приснилось, что я пробудиласьото сна. Я словно заново услышала звуки настоящего мира, увидела живые краски,а стеклянная колба, отделявшая меня от яви, рассыпалась вдребезги. Нет ниВечного Жениха по имени Смерть, ни таинственного и манящего Иного Измерения, нимистических Знаков, ни духов, ни зова черноты.