палец к губам, и по спине пробежали мурашки: она в точности повторила жест молодого человека, которого я видела несколько минут назад. Затем она многозначительно посмотрела на одну из статуй, которая была прямо рядом со мной, и сделала знак, чтобы я сорвала с нее покрывало.

Я кивнула и, подняв руку, начала обратный отсчет.

Три.

К горлу подступила тошнота.

Два.

Руки вспотели, но я все же взялась за край покрывала.

Один.

Я сорвала ткань со статуи и обнаружила очередных мраморных ангелочков. Немного успокоившись, я сняла еще несколько покрывал и подняла целое облако пыли, от которой начало жечь глаза. Второпях мы с Констанс уронили несколько мелких скульптур, устроив невероятный грохот. Одно за другим покрывала падали на пол. Мы постепенно приближались к середине комнаты, пока наконец не осталась последняя статуя.

Она была выше меня, и можно было легко представить, что под тканью прятался живой человек. Я прищурилась: кажется, складки покрывала едва заметно двигались от дыхания. Там точно кто-то был. А я стояла совсем близко. Констанс кивнула мне, хотя в ее широко распахнутых глазах читался ужас. Облизнув губы, я потянула ткань. Она соскользнула и обнажила темный силуэт. Мы с Констанс не удержались и закричали. Но фигура молчала и не двигалась. Пустые бронзовые глаза Арины весело смотрели на нас, будто она находила наше положение весьма забавным.

– Его… его здесь нет, – пробормотала я, оглядев беспорядок, который мы устроили.

Наверное, он все еще прятался под покрывалами или перевернутыми металлическими урнами.

– Где он?

Констанс внимательно осмотрела комнату:

– Вы уверены, что видели кого-то?

Я кивнула.

– Здесь? – настойчиво продолжила Констанс.

– Мне показалось, что да… – Теперь мой голос звучал робко и по-детски неуверенно.

Она молчала так долго, что я усомнилась, воспринимает ли она меня всерьез.

– Но вы…

Мне показалось, что ее останавливает некая внутренняя борьба, будто она тщательно взвешивает каждое слово.

– Вы ведь разное видите, не так ли?

По спине пробежали мурашки. Очевидно, Жерар подозревал, что я обладаю… некоторыми способностями, хотя я надеялась, что он не осознает масштабов моих видений. И он обсуждал это с ней. Неужели они говорили об этом, когда… Я замотала головой, чтобы не думать о неприятном.

Констанс вздохнула:

– Пойдемте, Верити.

* * *

– Расскажите мне все, – велела Констанс, когда мы оказались на кухне при ярком свете газовых ламп.

Я села на табурет у стола, закинув ноги на самую высокую перекладину. Мне хотелось свернуться калачиком и поскорее забыться, чтобы не чувствовать жгучего стыда за все произошедшее этой ночью. Сейчас она вытащит из меня все сокровенные тайны – про духов, которых я вижу, про невыносимый голос в голове…

Эта девушка. Любовница Жерара. Она передаст ему мои слова, и все будет кончено. Помолвка будет расторгнута. Я больше никогда не увижу Алекса. И мне очень повезет, если меня не упекут в лечебницу. Возможно, иногда меня будет навещать Камилла, чтобы напомнить мне, как она была права.

Констанс протянула руку, словно хотела прикоснуться ко мне, чтобы отвлечь от тревожных мыслей. Но она остановилась, так и не дотронувшись, и замерла в нерешительности.

– Верити… Вы можете рассказать мне все. Я поверю вам. Вы не должны держать это в себе, – наконец сказала Констанс с блеском в глазах. – Я никому не расскажу.

– Даже Жерару? – осторожно спросила я, чувствуя себя загнанным животным, которое знает, что вот-вот попадет в ловушку, но не может устоять перед приманкой.

Констанс тихо усмехнулась:

– Уверяю вас, он больше никогда ничего не услышит от меня.

– Между вами что-то произошло? – спросила я и только потом подумала о неуместности подобного вопроса.

Констанс опустила голову и покраснела, причем я не могла понять, от стыда или от гнева.

– Да. Можно сказать и так.

Я не знала, что ей ответить. Я страшно злилась, что эта девушка причиняет боль Дофине, что ее присутствие в доме разрушает брак, словно нарывающая заноза. Когда она была всего лишь абстрактным понятием, очередным именем, занесенным в записную книжку, одной из десятков пассий Жерара, было легко презирать ее и считать бесстыжей разлучницей. Но от невыносимой боли, которую я видела сейчас в ее глазах, у меня защемило сердце. Я ненавидела не ее, не всех тех женщин, кто был до нее. Я ненавидела Жерара! Он приводил сюда этих девушек и, покончив с ними, насладившись сполна новизной и выжав из них все соки, переходил к следующим. Сколько девушек было выкинуто из Шонтилаль с такими пустыми глазами и горящими от стыда щеками?

Констанс сжала руки в кулаки:

– Сейчас все это не имеет значения. Мне нужно знать о сегодняшнем вечере. Что произошло? Что вы видели?

Медленно, то и дело сбиваясь, я рассказала ей все. Про павлинов, про Алекса в коридоре, который самостоятельно ходил. Рассказала о слуге, невероятно похожем на Александра, которого я видела утром в день праздника. О том, что Фредерик тоже видел его. Когда я наконец закончила, то чувствовала себя выжатой как лимон.

Констанс поджала губы, размышляя над моими словами.

– Вы сказали, что пойдете пить чай?

Я устало кивнула.

– Чашка ромашкового чая действительно пойдет вам на пользу, – рассудила Констанс, бросив взгляд на стеллаж с банками, закрепленный над раковиной.

– Ромашку не надо, – возразила я. – Лучше цветущий чай. Он в фиолетовой шестигранной банке.

Констанс с явной неохотой встала на цыпочки и потянулась за чаем. Жестяная банка выпала у нее из рук и упала на столешницу. Констанс повернулась ко мне и испуганно замотала головой:

– О, Верити. Я уверена, что это совсем не то, что вам нужно!

– Конечно, именно это мне и нужно. – Я соскользнула с табурета, чтобы поставить чайник, и зажгла плиту. – Это единственное, что помогает мне заснуть.

Я подняла банку и вынула один из плотно спрессованных цветков. Констанс сморщилась от отвращения и, резко выхватив цветок у меня из рук, бросила его в огонь. Казалось, этот поступок ошеломил ее не меньше, чем меня. Комнату наполнил аромат горящих чайных листьев. Запах показался мне знакомым, но я не смогла определить, где именно слышала его раньше. Мне стало не по себе.

– Что это?

– Это цветы мака. Маки, – повторила она с нажимом, как будто этого было достаточно, чтобы я все поняла.

– И что это значит? Я ничего не знаю о… – Я замолкла на полуслове, вспомнив отгороженный участок оранжереи. – Они ядовитые?

Констанс нахмурилась:

– Не совсем. Но из маковых коробочек можно получить невероятно сильный наркотик, погружающий человека в глубокий сон, почти бессознательный морок. Некоторые не могут проснуться несколько дней. Некоторые… не просыпаются никогда.

Я вспомнила, как чувствовала себя по утрам после этого чая: просыпалась в той же позе, в которой засыпала; мне было невыносимо жарко, я не понимала, где нахожусь и который сейчас час; затекшие ноги и руки болели. Я винила во всем павлинов, но что, если…

– Но кому… придет в голову пить это?

– Говорят, что такие состояния… такой