Двери «Берегов» были заперты на большой амбарный замок. Тараканов со скучающим видом прошел мимо, свернул в переулок и очутился на берегу Псковы. На заднем дворе трактира голый по пояс паренек лет пятнадцати колол дрова.

– Бог в помощь! – поздоровался с ним Осип Григорьевич.

– Здрасте, – сказал паренек, взмахнул колуном, и очередное полено развалилось на две части.

– Чегой-то ваше заведение закрыто? Хотел горлышко промочить после вчерашнего.

– Хозяин третьего дня уехал куда-то и велел торговлю прекратить. Половых со двора отпустил, а мне наказал за домом смотреть. Но сороковочку я вам продать могу.

– Принеси, милый, принеси.

Мальчишка проворно сбегал в трактир и вернулся с чекушкой «рыковки».

Надо было доигрывать роль до конца, и Осипу Григорьевичу пришлось вылить в себя все содержимое бутылки прямо из горлышка. Его чуть не вырвало. Придя в себя, спросил:

– А когда вы опять откроетесь?

– Бог его знает, хозяин ничего не говорил.

Алексей проснулся от того, что почувствовал, как на него кто-то смотрит. Он чуть разомкнул веки и увидел в предрассветных сумерках фигуру в плаще с капюшоном.

– Вот что, мил человек, – сказал незнакомец приятным баритоном, – из столицы по вашу душу какой-то высокий гэпэушный чин с особыми полномочиями прибыл. За нашего брата крепко взялись, погранотряд шерстят, говорят, что из Ленинградской губернии вот-вот взамен нашим погранцам новый кадр пришлют. Получается, что мне ждать ваших друзей совсем некогда, мне, видите ли, очень надо за кордон смотаться, пока границу совсем не перекрыли. Так что решайте – или сейчас со мной в Эстонию идете, или – один на все четыре стороны.

Маслов не думал ни секунды.

– Конечно, с вами!

– Тогда собирайтесь. У вас есть пять минут.

Незнакомец деликатно удалился. Он вышел в залу и сказал буфетчику:

– Новых гостей пока не принимай, если кто придет и условные слова скажет – говори, что мест нет. Если ЧК возьмет – держись и молчи, им тебе предъявить нечего.

– Не, я лучше с вами, – испуганно сказал буфетчик, – им завсегда есть чего нам предъявить, а не будет – так и без предъявы шлепнут.

– Смотри сам.

Когда Алексей зашел в избу в приграничной эстонской деревушке, к нему с распростертыми объятиями бросился было плотный усач, бросился, но тут же остановился.

– Это кто? – спросил усач у проводника.

– Не знаю. Гражданин пришел на явку, назвал пароль, который я сообщал вашему человеку, я его и привел. А кто он – вы сами разбирайтесь. И позвольте получить обещанное.

– Постойте! Какое «сами разбирайтесь», какое обещанное? Мы с вами о чем договаривались? Переправить в Совдепию и обратно конкретного человека. А вы? Вы кого мне привели?

– Ваш человек сообщил этому гражданину пароль, я его и привел. Одного увел, одного привел. Попрошу расчет! – Глаза проводника сверкнули так, что Маслов поежился. – Вам не кажется, милостивый государь, что место, в котором вы теперь находитесь, не располагает к спорам?

Кунцевич молча достал портмоне и отсчитал купюры. Контрабандист пересчитал деньги и сунул их в карман: «Так-то лучше».

– Я сейчас все объясню, граждане! – быстро-быстро заговорил Маслов. – Дело в том, что я приятель Осипа Григорьевича…

– Мне ваши объяснения слушать недосуг, уважаемый, – сказал контрабандист. – Если вам угодно рассказать вашему новому знакомому о своих приключениях – говорите тет-а-тет, пожалуйста. За сим, вас обоих больше не задерживаю. – Проводник поклонился и щелкнул каблуками.

Кунцевич надел пальто и, бурча что-то под нос, вышел из избы. Маслов последовал за ним.

– Я буквально умолял этого, как вы его называете, Опасного подождать еще денек-другой, но он был непреклонен. Тогда я решил один перейти границу – хотя бы для того, чтобы связаться с вами и рассказать, как обстоят дела. – Маслов чуть не плакал.

– Да-с. Значит, после Москвы вы его не видели?

– Нет, не видел.

– Плохо. И этот… – Кунцевич обернулся и выругался. – Придется мне к нему возвращаться и опять договариваться. Да и еще вас надо легализовать! Документы у вас есть?

– Есть. Заграничный паспорт Союза ССР, но без виз.

– То, что без виз, это плохо. А средствами вы обладаете?

– Кое-что имею.

– Это лучше. У меня есть пустой нансеновский паспорт, в Печорах мы вас сфотографируем и сварганим вам почти настоящий документ. С ним вы переедете во Францию, ну а там будете хлопотать о получении легального вида на жительство. Мой патрон вам в этом деле поможет. Но только при одном условии – если Осип Григорьевич справится с заданием. Так что, как только поселитесь в гостиницу, начинайте молиться о его здравии и о благополучном возвращении.

Они сидели на берегу Великой и курили.

– Чего делать-то будем, Ось? – спросил Иван, выбрасывая окурок в речку.

– Чего-чего. Попытаемся прорваться своими силами.

– Ты думаешь, у нас получится?

– А черт его знает. А ты чего предлагаешь, в Тулу вернуться?

– Нет, конечно. Может, другого проводника поищем?

– Как же мы его найдем? Объявление в газету дадим – так, мол, и так, ищу проводника для перехода госграницы. Опасного не предлагать. Так, что ли?

– Да ну тебя к дьяволу! – махнул рукой Иван.

Помолчали.

Денек, не под стать настроению, был чудесным. С речки дул теплый ветерок, светило солнышко, на небе не было ни облачка. По мосту то и дело пробегали пролетки с седоками, где-то недалеко звенел трамвай, а по Великой шел катерок, верхняя палуба которого была набита публикой под завязку.

Тараканов вздохнул полной грудью:

– Иван, а ты был прав насчет поговорки про коготок и птичку. Мне сейчас кой-какая мыслишка в голову пришла.

Маслов обернулся к товарищу:

– Чего такое? Хочешь с боем прорываться?

– Нет, не хочу, ты послушай, мысль дельная. Со мной в Северном корпусе служил один псковитянин…

– В каком корпусе?

– В Северном.

– Это какой же армии корпус?

– У Юденича я служил…

– А ты, оказывается, и правда контра! Меня, кстати, в девятнадцатом чуть не мобилизовали Питер от Юденича защищать, еле отбился. Вот бы встретились мы с тобой в бою!

– Ты слушай, не перебивай. Так вот, служил со мной один местный уроженец. До войны он на Талабских островах жил, рыбалкой промышлял. Когда красные свою власть установили, они рыбачков поприжали, да так, что им совсем невмоготу стало.