В это время мимо важно прошествовал кот.

– Что кот грядущий нам готовит? – переиначил Ромка.

Сколько месяцев заняла физическая реабилитация, но кто посчитает, сколько времени нужно на моральную реабилитацию после такого года… в котором их авария стала всего лишь эпизодом гигантской кровавой мистерии с роковыми для России цифрами 1 и 4.

И когда в Новогоднюю ночь на фоне Кремля не последний актёр этой мистерии толкал свою обычную поздравительную речь, говоря о "беспрецедентном единстве" кого-то с кем-то (с ним, любимым!), Кириллу показалось, что его сейчас стошнит перед экраном остатками уходящего кровавого года, как тошнило тогда после "псалмов" Ильи.

3. Портал лета

Давным-давно, по ту сторону

снов, на земле стояло детство.

Татьяна Толстая

Здесь тепло. Начало лета.

Памятник с латунной тростью.

Даль надеждами согрета.

И никто не помнит осень.

Алена Каримова

В один из вечеров просыпаешься, как медведь, от долгой спячки. Над зелёной майской землёй распускается после заката сиреневое небо…

Значит, опять сирень расцвела?

Портал из лета в лето – сработал.

* * *

Ровно через 9 месяцев после выписки (как раз по окончании учебного года) Рома с мамой отважились на новое путешествие – навестить "костромскую бабушку", маму Марины. Предполагалось, что потом, в течение лета, они ещё поедут из Костромы куда-нибудь на теплоходе. Отпуск-то в марининой школе – на все каникулы. Не прочь был прокатиться и Кирилл: обещал позже, как освободится от дел, приехать в Кострому и вместе подумать:

– После вашей книжки мне что-то тоже на теплоход захотелось.

В общем, "планы у нас на лето наполеоновские", как выразился Ромка. Наполеон, правда, до Костромы не дошёл.

Ехать, к счастью, предстояло только в поезде. "Со вчерашнего года" до сих пор было как-то трудно заставить себя сесть в автобус. Ничего не поделаешь: поставарийный синдром! И по железной дороге можно, и по Волге можно… а вот по прошлогодней памяти на том же, на чём ездили тогда – нельзя. Впрочем, когда-нибудь и это пройдёт.

Бабушка жила в пригороде Костромы – в Селище, на высоком правом берегу Волги. А Селище переходило в Городище. Древний город на другом берегу был сценой, а здесь – бархатная от зелени театральная ложа со стульями деревенских домиков.

– Наш адрес – диктую: село Селище, город Городище, кот Котище, жук Жучище… – весело декламировал Ромка от нечего делать. И чем больше добавлял всё, что видели глаза, тем веселее становилось. Словно сам воздух здесь пьянил и смешил, и сами названия, слова, созвучья… – всё не как в душном городе.

И, пожалуй, это был, действительно, Адрес – истинный адрес счастья.

Сочинялись на радостях сами собой и другие каламбуры: "Котлета – кот лета – летний кот". Да, и коты тут были – "целых трое штук", и лето тут – "целых трое месяцев" впереди.

А дом с большим чердаком, отделанным в своё время дедушкой под настоящую каюту, тихо плыл без устали днями и ночами через Время.

Вот и начиналось путешествие, спускались порубежные сумерки. Марина выглядывала в ночь и ей было немного страшно, что время летит так быстро. Тот плавный ритм настоящей жизни, которая в нас, никак не совпадает с тем бешеным ритмом, который вовне.

"Вновь и вновь, в который раз, я слышу, что время ускоряется! Простые деревенские старики-старушки, знать не знающие теории относительности, дружно говорят, что время ускоряется. Что раньше, мол, оно шло совсем не так: в него "помещалось" гораздо больше. Что минута тогда - это совсем не то, что минута сейчас. Впрочем, когда "тогда" и когда "сейчас"? Время нечем измерить, потому что оно и есть – мера себя самого. Потому-то оно и лукаво, что само себя измеряет, контролирует, и никак его не поймаешь даже на самом заведомом шулерстве. Но ведь всё внутри нас – просто всё! – чувствует, свидетельствует, кричит, что оно – ускоряется. Мы только не знаем: ускоряется лишь в нашей жизни по мере взросления? или ускоряется по всей Вселенной?.. Может, и то, и другое. Но одно несомненно, что "дни лукавы"? Дни точно лукавы! Такое ощущение, что обман – всё, что связано с ними. Каждый день, едва успев начаться, тут же обрывается. Словно ты собираешься неторопливо, с удовольствием, вдумчиво почитать самую большую Книгу самого лучшего Писателя – несомненно чувствуешь уже по первым строчкам, что ничего важнее и интересней никогда не встречала… и не встретишь!.. – но кто-то невидимый и неостановимый нагло, со смехом перелистывает каждую страницу прежде, чем ты успеваешь добежать глазами хотя бы до половины. Причём, дальше страницы мелькают всё быстрее и быстрее – до трещоточного звука. Только такое чтение и разрешается в здешней библиотеке.

И кто всё-таки первый придумал определение: "Время – всеобщее, ускоряющееся свободное падение… запущенное грехопадением"?

"Боже, что нам теперь делать-то? Что делать, чтоб не прожечь жизнь, которую Ты в том году, в том аду, дал нам второй раз!? Время убивает нашу победу – ту, которую Ты подарил. Господи, ну веди нас опять Сам – мы ведь опять всё испортили и заблудились!"

И вдруг… за неуловимой занавеской сна как-то сразу включился новый день: волшебной зелёно-золотой лампой. Сон – маленькая машина времени, переносящая тебя на несколько часов вперёд. В ту самую даль, про которую обычно говорят, что она "вечера мудренее". В звенящее от света, дымчатое-объёмное раннее утро. В весну дня!

От светящейся листвы за окном вся комната наполнена зелёным чаём. Стрижи весёлым, торжествующим писком прошивают мир. Словно соединяют нитками своих траекторий что-то видимое с чем-то невидимым.

Выглянешь в окно. Мир в июне не просто зеленеет – он кипит от переизбытка зелени. Он заворачивает тяжёлые ветки над землёй, связывая венки, в верхнюю половину которых вплетена листва, в нижнюю – трава. Каждая аллея в заросшем саду – изумрудный водоворот, каждое крылечко, веранда – мол, к которому приплёскивают живые волны. Каждый дом, возле которого хоть что-то растёт (хотя бы куст!) – уже дача. Каждое окно – дверь в Лето. Запахи, цвета, звуки… весь мир – один организм, и сегодня он – на максимуме своей энергии. Если б был какой-нибудь барометр Жизни, его бы в это утро просто зашкалило.

Высовываешься из своего "иллюминатора" в зелёное море и чувствуешь, что оно бескрайнее: все эти палисадники – только лагуны единого, почти безбрежного Летнего океана. Его берега определяются не пространством, а временем, они называются Май и Сентябрь. Но сейчас корабль только-только отчалил от Мая.