посреди зимы). В этом году 1 марта было менее всего похоже на праздник… Кирилл даже помнил ощущение, что духовно авария совершилась именно тогда: август стал лишь временем принесения её плодов. В жизни каждого человека и каждой страны есть несколько худших из худших дней. "1 марта 2014 года – пожалуй, самый катастрофический день в жизни России: ну, как минимум, за последние 20 лет", – думал Кирилл. "Полугодовая годовщина" навевала на него самые мрачные воспоминания. Тот непрощённый день в канун Прощёного воскресения он помнил буквально по минутам, как и день аварии.

Вечером Президент обратился в Совет Федерации за "разрешением" использовать вооружённые силы на территории Украины. Разумеется, депутаты проголосовали "за" единогласно: как бы всё ни обернулось, гибнуть-то в любом случае – не им. Кто не сошёл с ума от пропаганды, понял всё однозначно: война объявлена. Началось! Сколько ни старались в те дни пропагандисты доказать, что война – это не война, всё было слишком понятно с первых же секунд.

"А ведь, в сущности, в тот день произошла такая же катастрофа, как с нашим автобусом – такая же цинично-судьбоносная, внезапная, вероломная… – только во много раз больше по масштабам. И до сих пор трудно сказать, когда же в этом году сильнее изломалась вся наша привычная жизнь: 1 марта или 10 августа? До сих пор невыносимо памятно то чувство тошноты, то ясное осознание Беды-бедищи, когда людей в людях уже нет: когда всё решает "царь" из бездны, а политики – только его более или менее добровольные игрушки. Такие роковые дни, "случайно" залетевшие в наш календарь из преисподней, не забываются потом до конца жизни. Мы не знаем, как выглядит ад, но порой узнаём его запах в земных событиях".

В тот вечер, 1 марта, Кирилл стоял на перекрёстке, где только что установили светофор со звуковым сигналом. И всё время, пока он ждал зелёного света, стучал метроном, как при минуте молчания. Отстукивал что-то роковое, замогильное, неостановимое. Горел кровавый "красный человечек". Стоял столбом, как идол, ждущий жертв. И, казалось, конца не будет стоянию и стуку. Тоске не будет конца, не будет зелёного: вечер сей насильственно переключил даже время на иной ход.

И сам механический звук в нечеловеческой монотонности казался настолько безысходно трагическим, что хотелось одной силой мысли взорвать этот потусторонний светофор, чтоб только не стучал молотком по мозгам, не заколачивал где-то там, вдалеке, авансом бесчисленные гробы. (Оказывается, жуткое для психики изобретение эти метрономы!) Есть минуты в жизни, которые лучше не вспоминать в подробностях, чтоб не сойти с ума..

Так звучит пульс беды. Так она отсчитывает свои первые шаги… и сколько их ещё будет? Никто не знает. Даже те, кто сами открыли ей дверь. Юбилейно-военный, страшный год начался. То, что казалось невозможным, даже не произносимым, совершилось: Россия и Украина – теперь враги. "Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью!" Отныне всё будет развиваться по закону кошмара. А снявши голову, по волосам не плачут. Если где-то случатся беды мелкие, кто же им придаст значение на фоне огромной, главной, неизбывной…

"Если уж даже я в первые же минуты чётко понимал, что будет столько жертв, неужели Президент со всем своим штатом советников не догадывался!"

Где бы нашёлся тот маленький мальчик, который, как в старой легенде, заткнул пальцем дырочку в прохудившейся плотине и тем спас Голландию от наводнения. Если б только можно было сейчас остановить всё это в самом начале!

Война – как болезнь, и конца её ждёшь как выздоровления близкого человека.

Глупость в политике сделать так же легко, как врезаться на полном ходу в ограждение и переломать кости пассажирам. Какая-то секунда! А вот сглаживать её последствия так же долго и трудно, как правильно срастить все эти страшно раздробленные и смещённые кости.

Ломать – не строить, убивать – не воскрешать!

14-й год – вообще год аварий. У нас – ДТП, у России с Украиной – ДНР. Водитель нашей страны врезался на полном ходу и, кажется, сам ещё не до конца осознал, что же натворил! Господь за что-то – видимо уж, как говорит Марина, за нашу традиционную национальную гордыню, – попустил и эту катастрофу катастроф. Вот такую вот: когда мы брата потеряли. Я-то брата Ромку – нашёл, а мы все Украину потеряли.

Коллективная мания величия куда опасней индивидуальной. Если один болной вообразит себя Наполеоном, от этого не будет плохо почти никому. Если целый народ вообразит, что ему всё позволено, потому что он самый великий – пиши пропало! Войны, кризисы и диктатуры будут ему лечебными процедурами во вселенской психушке. Пока не вылечится или не умрёт.

Всё совместилось. Авария автобуса, авария лета, авария России, авария души… Извечный августовский кризис (кстати, по одному из забытых народных апокрифов, Адам именно в августе яблоко съел: когда же ещё поспевать яблокам). Вся надежда только на неземного спасателя. Я забыл Его телефон!.. Но к счастью, Он, по-моему, и Сам уже спешит: Рома, Марина, Данил Ему дозвонились… а Таня, похоже, и вовсе с глазу на глаз всё передала.

Напряжение, висевшее в душе Кирилла все предыдущие месяцы тягуче-недоброго 14-го года, наконец разрешилось. Правда, разрешилось оно катастрофически, зато полностью изошло грозой. "Раз это случилось… волноваться больше нечего!" Как ни странно, именно такое сомнительное утешение оказалось самым действенным: со дна пропасти уже никуда не упадёшь. Лучше исправлять последствия катаклизма, чем мучительно и тупо ждать, когда он неизбежно произойдёт. Прошлого мы уже не боимся!.. От него мы лечимся. (Единственное, за что стоит сказать спасибо времени!)

Рано или поздно долгожданное сбывается. 5 сентября Ромку наконец выписали. Правда, в гипсе ему предстояло пробыть, по прогнозу врача, ещё месяца три (как и его маме, выписанной за три дня до того) – но это уже дома.

Домой, домой! Паломничество затянулось почти на месяц, но теперь-то уж точно – последний его день, финишная прямая. Отец Кирилла приехал за Ромой на своей машине.

Небо, по случаю праздника, расчистилось. Зажглись во всю яркость паникадила преждевременно пожелтевших деревьев (из-за холодного лета всё шло по опережающей), а выше их засиял во всю ширь голубой витраж – самая большая в мире по диаметру соборная "роза".

– О, меня сейчас понесут как папу римского! – прокомментировал виновник торжества. – Я же Роман.

Кирилл осторожно нёс Ромку до машины на руках.

– Помнишь, мы с тобой уже как-то были "Рабочим и колхозницей"? – по привычке прищурившись, комментировал Ромка. – А теперь я даже не знаю, какой из нас памятник получается… но,