я не позволю. Нет, мы не позволим — ангел-хранитель и высококвалифицированный психолог. Которые, к счастью, могут объединить свои усилия в одном мне.

Ведь разрушить мою связь с ней им так до конца и не удалось. Сумел же я что-то ей внушить даже через ту стеклянную дверь. По-моему. Значит, сейчас буду ей внушать то, что своим земным клиентам мог просто сказать. Когда это меня трудности пугали? Я сосредоточился и принялся за свою обычную работу. Что позволило мне не отвлекаться … в целом … на изгиб ее шеи, шелковистые волосы, переброшенные на одно плечо, изящные пальцы, перелистывающие страницы…

Так, умница, услышала — отложила в сторону всякие гороскопы. А физиономистика нам зачем? Я же еще тогда, когда Олег этой тупиковой ветвью психологии увлекся, неоднократно объяснял — во всеуслышание и неоспоримо — что попытка трактовать работу сознания по мимике и жестикуляции является чистейшим волюнтаризмом. Что, если у объекта наблюдения нервный тик, к примеру?

Ох, ты! Забыл я, однако, что с Татьяной нервный тик гарантирован как раз наблюдающему. Она вдруг вскочила со стула и ринулась к двери — я инстинктивно отшатнулся и тут же рванул за ней. Перед дверью она, однако, остановилась и повернулась к зеркалу — я едва успел затормозить. В глубоком поклоне, так как уже согнулся, чтобы у нее под рукой наружу проскользнуть.

О, слава Всевышнему, мои рефлексы тоже проснулись! И тут же пинком отправили меня ей за спину, откуда я подозрительно уставился на ее отражение в зеркале. Она недовольно нахмурилась — и снова метнулась к столу. Я догнал ее, когда она книгу в руки схватила — и назад мы вернулись уже в одном плавном и синхронном движении.

Она принялась упражняться в мимике, раз за разом заглядывая в книгу. И честно признаюсь — я позволил ей гримасничать перед этим зеркалом, сколько ее душе было угодно. Хитрая улыбка, надменно вскинутая бровь, грозно нахмуренный лоб, обиженно поджатые губы — все они делали ее слишком прекрасное лицо похожим на мою Татьяну. Я глаз от него в зеркале оторвать не мог, лишь методично бубня «Не подходит» всякий раз, когда она сверялась с толкованием своей мимики в книге.

Так мы разделались с физиономистикой. Я принялся внушать ей, что самое время отдохнуть и пройти прогуляться, но она заупрямилась. Вот нельзя было ей память и об этой черте заблокировать?

Дальше она взялась за тесты с совершенно уже немыслимыми вопросами. Что бы Вы делали на космическом корабле? Или если бы выиграли миллион долларов? Что может на это ответить обычный человек, который эти вещи только на экране видел? И то — в виде декораций. Или еще лучше — Как бы Вы провели свободный вечер? Ну, конечно, дома, со мной! Или куда бы Вы поехали в отпуск своей мечты? Разумеется, к морю, со мной! Или с кем бы Вы хотели оказаться на необитаемом острове? Естественно, со мной!

В общем, бились мы с этими тестами несколько дней. И я никогда еще не был так горд собой, как в тот момент, когда в ответ на вопрос этого преподавателя Татьяна ответила, что так и не смогла определить, кто она. На этот вопрос я бы мог ответить: уникальная она, не придумали для нее определения.

Ну да, расчувствовался — упрямство у нее тоже уникальным оказалось.

Когда она спросила бледную немочь о дополнительных материалах, я чуть не взвыл. Когда он ей в ответ почти нахамил, я едва сдержался, чтобы оплеуху ему не отвесить — и плевать на привлечение внимания. Но они уже разговорились — и я растерялся. С одной стороны, меня, мягко говоря, не устраивало это постороннее влияние на Татьяну. С другой — я, вроде бы, за ним понаблюдать пришел, но никак не мог решиться оставить Татьяну наедине с этой макулатурой. С третьей — он, большей частью, правильные вещи говорил.

И о пристрастии людей классифицировать все и всех вокруг. И об их готовности следовать по кем-то проложенному для них пути. И о подавлении личности социумом. И о трудности противостоять этому давлению.

Но зачем он ей здесь обо всем этом говорит? Нейтрализует ее возможное воспоминание обо мне как о психологе? Убеждает ее, что ею на земле тоже управляли? И что это за намеки, что неуправляемых нигде не любят? Ладно, мне-то с последним трудно спорить. И это его заявление, что его, ангельского ребенка, признали безнадежным случаем? Он внушает Татьяне, что на Игоре крест нужно поставить? Ну, это мы еще посмотрим! Да допишут они когда-нибудь или нет?

Одно хорошо — все эти его разговоры явно погасили интерес Татьяны к тестам. Она все еще листала книги в своей комнате, но скорее машинально, а я никак не мог избавиться от мысли, что что-то в его словах было не так. Ангельский ребенок спокойно, почти обреченно и практически прямо заявляющий о невозможности своего существования? У меня мурашки по коже пошли.

Потом еще раз. И еще. Причем сосредоточились эти мурашки исключительно в нижней части спины, и только справа. Я нервно ощупал себя. Да это же телефон! Я же просил пока не звонить! Вот сейчас узнаю, кто, и убью. Если это не Игорь.

Я вытащил телефон из заднего кармана джинсов. Незнакомый номер. Не понял. Кому это Тоша мои контакты понараздавал?

Я глянул на Татьяну. Она вся ушла в книгу — вряд ли достаточно глубоко, чтобы я у нее за спиной даже шепотом поговорил, но вот стеклянную дверь чуть приоткрыть…

Телефон перестал вибрировать, как только я вынырнул из-под кустарника. Ну, знаете, это уже наглость! Я быстро нажал обратный вызов.

— О, отлично! — тут же отозвался телефон довольным голосом Стаса. — А я уже решил, что не работает.

— Подожди, — негромко сказал я, и ринулся к лесу.

Едва добравшись до первых деревьев, я наконец-то дал себе волю.

— Вы там вообще все обалдели? — заорал я. — Просил же подождать, пока я понаблюдаю! Этот же на любой шорох оборачивается! Тебе-то телефон зачем? Мысленно не мог со мной связаться?

— Мог, — отрывисто ответил Стас. — Но решил не рисковать. Этот канал точно не прослушивается.

— Не понял, — насторожился я.

— Вот и я не понял, — в тон мне ответил Стас. — Тебе уже готовые опусы нужны или нет?

— Они у тебя? — чуть не задохнулся я.

— У нас, — загадочно буркнул Стас.

— Бегу! — бросился я вглубь леса.

— Не спеши, — остановил он меня в броске. — Передавать иначе будем. Не нравится мне, что происходит.

— В смысле? —