и до физической хромоты довели! А если я теперь до конца своих дней ковылять буду? А если она опять бежать бросится, когда я ей воспоминания вручать буду? Мне ее тогда в броске, в полете, что ли, останавливать?

Я вытащил телефон, чтобы поинтересоваться … вежливо поинтересоваться у Тоши, сколько у меня времени на восстановление мобильности перед восстановлением своей семьи в полном составе.

Телефон зазвонил. Сам. Тоша. Святые отцы-архангелы, он, что, все-таки передает мысли? Они, что, уже все написали? Как только я захромал?

— Ну, — проворчал я, осторожно ступая для пробы на ушибленную ногу и судорожно вспоминая, о чем я думал во время последнего разговора с Игорем. — Дописали, наконец?

— Чего? — явно растерялся Тоша. — А, нет, там с людьми задержка. Светин Олег заартачился, она сейчас с его слов записывает. Марина с Максом уже закончили, а я…

— Что ты? — грозно рявкнул я.

— Понимаешь, — сбивчиво затараторил он, — я Маринину часть прочитал, и Макса тоже, и понял, что смягчить нужно — в свете дальнейшего распространения. И так скандал будет, зачем же еще и на конфронтацию сразу идти? Нам же нужно решение вопроса с детьми, а не тотальная облава здесь.

— А покороче можно? — поторопил я его, закипая.

Он еще будет политкорректные кружева плести, пока я здесь в прямом смысле слова головой о стенку бьюсь? И не важно, что не головой и не о стенку.

— Да не короче, — огрызнулся он, — а наоборот, слишком длинно получается. Придется мою часть на две разбить. Мы с Мариной уже все перетасовали.

Забывшись, я от возмущения топнул ушибленной ногой. Возникшая реакция вырвалась у меня из горла легким хрипом. Потом хрустнули сжатые зубы, остановив остальные звуки. Вот если ему сейчас мои мысли передаются, то я двумя руками за!

— Да не психуй ты! — досадливо крякнул он. — Половина текстов уже у меня, сейчас компоную, передаю Максу, а там уж, как его … банда со Стасом договорится.

Я молчал, старательно гася облегчение. Чтобы по телефону не передалось.

— И вообще, — вдруг разозлился он, — я тебе совершенно по другому поводу звоню. Откуда этот тип взялся, о котором ты Макса спрашивал?

В голове у меня молнией вспыхнула мысль, что у меня телефон поломался: от меня и слова, и мысли передает, а назад — ни того, ни другого. И не надо мне намекать, что я вместе с ногой и голову себе отбил. Разумеется, я понял все его слова — но не их смысл. Какое отношение имеет эта бледная немочь к нашим воспоминаниям?

— Не понял, — честно ответил я на свой вопрос.

— Ты у Макса спрашивал о каком-то типе, — медленно и отчетливо повторил Тоша. — Ну, такой — прозрачный. Макс мне его показал. А потом Аленка его у меня в мыслях увидела. А потом его ее наблюдатель узнал.

— В смысле, узнал? — оторопел я.

— В том смысле, — еще медленнее произнес Тоша, — что его история входит в программу подготовки наблюдателей. Аленкин говорит, что он — один из первых ангельских детей.

Я прислушался — в голове было абсолютно, совершенно пусто. Ну хоть что-нибудь, взмолился я, обращаясь к мыслям, и через мгновение пожалел об этом. Они участливо откликнулись на мой призыв … и чуть не похоронили меня под своей лавиной.

Это не случайно, вопила одна. Они узнали о твоем плане, вторила ей другая. Они пытаются его поломать, они уничтожают последнюю ниточку, связывающую Татьяну с землей, они пытаются подсунуть ей замену Игорю, выкрикивали наперебой третья, четвертая, пятая…

— Что делать-то? — спросил Тоша после затянувшейся паузы.

— Значит, так, — произнес я сквозь зубы, наливаясь бешенством, — пока никому ни слова. Пока я с ним не разберусь.

— Как разберешься? — тут же насторожился Тоша.

— Не переживай! — неожиданно для себя самого развеселился я. — Все будут живы и здоровы. Пошел-ка я в разведку.

— Ты там не расходись особо, — буркнул он на прощание, но с явным облегчением.

Я еще успел предупредить его, чтобы не звонил мне пару дней, пока я сам на связь не выйду, и попросить о том же Игоря. Ему пришлось объяснять, что я хочу попробовать к его матери поближе пробраться, и что даже виброзвонок может меня выдать.

— Пап, осторожнее, пожалуйста, — только и ответил мой сын.

Да что они, сговорились что ли? Когда это я был неосторожным? Кроме самых крайних случаев, конечно. Да и тогда я каждый свой, с виду опрометчивый, шаг всегда тщательно выверял и просчитывал.

Именно этим я и сейчас занялся. Похромал до круглого здания и дальше — к его обкромсанной части. Намереваясь присмотреться к распорядку дня ее обитателей, чтобы проскользнуть внутрь здания во время их занятий. Но так уж удачно сложилось, что я добрался туда как раз в это время. Не упускать же такой шанс! И нога уже прекратила … почти прекратила возмущаться … резко возмущаться, когда я на нее ступал. Не идти же на поводу у собственной ноги!

И как это у меня всегда случалось, твердость характера была немедленно вознаграждена.

Во втором же изуродованном дворе дверь в комнату оказалась открыта. Я мысленно поблагодарил его обитателя за возможность без особых усилий проникнуть в здание и от всей души понадеялся, что он изъявит желание пойти во внештатники: чем больше у них разгильдяев, тем спокойнее живется всем остальным.

Затем, не успел я подумать, по каким признакам мне учебную аудиторию разыскивать, как дверь из комнаты прямо в нее и открылась. А вместе с ней и картина, которая мне сначала понравилась.

Татьяна сидела в стороне от всех остальных студентов. А, нет, не всех — бледная немочь тоже в стороне расположилась, и скорее ближе к Татьяне, чем к другим. Это мне понравилось намного меньше.

С другой стороны, как через некоторое время убедился я, они никак не контактировали. Совсем — ни словом, ни взглядом. Татьяна с увлечением слушала лектора, а этот провокатор сидел с отрешенным лицом, словно мыслями совершенно в другом месте пребывал. Оставалось выяснить, в каком именно и с какой целью. За чем я и пришел.

Для этого нужно было дождаться конца лекции, и, к счастью, он наступил довольно скоро. К счастью — потому что за неимением других занятий, я тоже начал слушать этого, с позволения сказать, преподавателя.

Я бы возмутился этим бредом, даже если бы он моей земной профессии не касался. Вот так с самого начала, с самых азов формируют у наших новичков такое примитивное представление о людях, а потом мы на земле раз за разом в шок