При виде такой подписи у меня даже сердце в груди притихло от стыда и щемящего чувства жалости к Татьяне. Подписался бы какой-нибудь мужик – так бы не проняло. А когда вдруг узнаешь, что у твоего главного врага есть мама и она такие теплые слова пишет своему ребенку, – сразу весь мир становится нежным и солнечным, и никаких-никаких врагов…

Я затолкал открытку и конверт в карман и запрыгнул в машину.

– Куда? – спросил водитель.

– В Москву.

Старенький мотор надрывался, рычал и захлебывался, когда дорога пошла круто вверх. На повороте, нависая живописной скалой, высились круговые стены новой школы, которую строил Орлов. Я успел заметить, что все окна первого этажа выбиты, а белоснежные стены, стилизованные под контрфорс монастырской башни, были расписаны малопонятными словами и рисунками в виде кулака с оттопыренным вверх средним пальцем.

– Варвары, – проворчал водитель и покачал головой. – Я, конечно, тоже их на дух не выношу, но крушить красивый дом – не дело.

– Кого, простите, не выносите на дух? – уточнил я.

Водитель усмехнулся, не поверив, что я его не понял.

– Известно кого. Для кого эта школа строится, знаешь? Для сынков городской администрации и богатеев.

– А с чего вы взяли, что для сынков? – спросил я и подумал, что князь не только на девушках помешался. Он не общается с народом, не слушает, о чем люди говорят, и потому не знает жизни. Живет в придуманном самим же лубочном мире.

– С чего взял! – снова усмехнулся водитель. – Все ж об этом говорят. Да ты сам подумай: такую вот роскошную школу простым детям отдадут?

– Нет, не простым, – возразил я. – Орлов строит спортивную школу-интернат для сирот и трудных подростков.

– Да ладно тебе сказки рассказывать! – махнул рукой водитель. – Сначала, может быть, это будет школа-интернат. А через месяц посмотришь, какие сироты здесь учиться будут.

Он был убежден в своей правоте настолько, что спорить с ним не было смысла. Я замолчал и уставился в окно, за которым мелькали черные поля, обрамленные черными полосками леса.

– Нельзя наш народ сортировать, – говорил водитель – то ли для меня, то ли просто думал вслух. – Мы одно целое, один организм. И если, скажем, рука болит – весь организм чувствовать и страдать должен. А нет – так отомрет эта рука, и останется народ инвалидом, калекой… Война, голод, какое-нибудь массовое бедствие скорее сделают нас счастливыми, чем медленное, а главное, неравномерное обогащение…

По рижской автомагистрали мы долетели до Москвы за час. Сто сорок пятое почтовое отделение оказалось в районе новостроек, где в воздухе витал стойкий запах краски и извести, теснились ряды магазинов, торгующих исключительно водкой и строительными материалами, высились в плотном лесном порядке жилые башни, и тени от них валились друг на друга, как ели в зоне падения тунгусского метеорита.

Остановившись рядом с почтой, водитель вопросительно посмотрел на меня, а я – на него. Во время пути я думал преимущественно про нежные губы и стройные ножки Татьяны, которыми природа так несправедливо наградила мошенницу, а не о том, что намерен здесь делать, и потому в некоторой растерянности оглядывал дома и заваленные строительным мусором дворы..

«Ее мама необязательно должна носить фамилию Прокина, – думал я, снова рассматривая уже изрядно помятый конверт. – Допустим, она развелась с отцом Татьяны и вернула себе девичью фамилию. В таком случае искать ее бесполезно».

Мне ничего не оставалось делать, как уповать на власть денег. Сотрудница домоуправления за пятьдесят баксов осчастливила меня выпиской из домовой книги, в которой значилось, что на улице Пронской в доме номер тридцать два, в квартире двенадцать проживает Прокина Ирина Анатольевна вместе с дочерью Прокиной Татьяной Александровной.

Я стоял на ступенях, посетители домоуправления толкали меня со всех сторон, а я все не мог налюбоваться выпиской, словно Буратино золотым ключиком.

– Ищем Пронскую, дом тридцать два, – сказал я водителю, вернувшись в машину.

Мы подрулили к первому подъезду четырнадцатиэтажки. Дом, кажется, недавно сдали в эксплуатацию, стальная дверь с домофоном еще не была установлена, и я беспрепятственно зашел в подъезд и поднялся на третий этаж. Дурная привычка – полагаться на импровизацию. Я уже подходил к двери, обитой по моде пухлым коричневым ледерином, но еще не придумал, что скажу матери Татьяны. С первого мгновения надо было втереться к ней в доверие… Представиться женихом? Сотрудником? Начальником?..

Предчувствие меня обмануло, дверь никто не открыл, зато проявил любопытство сосед – улыбчивый и очень приветливый седой джентльмен, который без каких-либо усилий с моей стороны рассказал, что Ирина Анатольевна бывает здесь редко, так как предпочитает жить на даче, появляется раз в неделю, чтобы забрать почту да цветы полить. А вот ее дочь Татьяна, бывает, месяцами не выходит из геологических экспедиций.

«Так она у нас геолог!» – подумал я, доверительно кивая головой. К вполне обоснованной конспирации молодой мошенницы я отнесся с пониманием, сказал джентльмену, что я тоже геолог и сам только что вернулся с Северного Ямала, поблагодарил его и спустился вниз.

«Я тебя выведу на чистую воду! – думал я, без труда вскрывая крышку свежевыкрашенного почтового ящика. – Только бы ухватить тебя за хвост!» Почтовая ниша была плотно забита всевозможными рекламными изданиями, и я принялся добросовестно перетряхивать стопку газет. «Не было ни гроша, да вдруг алтын», – подумал я, поднимая упавшие мне под ноги письмо в стильном узком конверте и счет за телефонные переговоры.

Письмо на имя Татьяны я оставил на сладкое и рассмотрел счет. Около двадцати рублей натикало за два междугородных переговора. Я узнал телефонный код Арапова Поля. По какому именно номеру звонила Ирина Анатольевна, указано не было, но об этом нетрудно было догадаться – наверняка в дежурку охранников, чтобы через них связаться с доченькой. Первый звонок был сделан двадцатого марта, когда мы с Танюхой прилетели из Катманду и приехали в усадьбу Орлова, второй – двумя днями позже. Все логично и объяснимо – мама и дочь постоянно поддерживают между собой связь. Интересно одно: знает ли мама, чем дочь занимается на самом деле?

Конверт я вскрыл с легкостью замшелого циника, сам себе напоминая тяжелый танк, пробивающий броней неприступные стены. Внутри оказался плотный лист, слишком большой для короткого текста: «На имя Мальцева Д.Ф. зарегистрировано охотничье ружье МЦ-21 (одноствольное магазинное самозарядное), учетный номер 1328442, дата приобретения 22.10.94 г.». Оглавлял документ витиеватый логотип в виде рыцарской кольчуги, а снизу к нему прилепились аббревиатура и слово: «ОА „ЭСКОРТ“. Не „АО“ – акционерное общество, а именно „ОА“. И ничего больше – ни адреса, ни телефона, ни фамилии автора письма. Ничего!

Это показалось мне весьма сиротливым открытием для столь больших финансовых и физических затрат, тем более что фамилия Мальцева Д.Ф. мне ни о чем не говорила, и я решил идти по этой тонкой почтовой ниточке до конца, пока не упрусь головой в какой-нибудь бетонный забор.