– У него нет факса. У него даже телефона нет. И пишет он гусиным пером.

Секретарша усмехнулась. Она смотрела на меня хоть и мужественными, но лукавыми глазами.

– Как же он живет без телефона?

– Лучше нас с вами, – заверил я.

Девушка еще раз взглянула на письмо.

– Что-то не похоже на гусиное перо, – произнесла она тем тоном, когда человек уже шутит, но еще хочет, чтобы его слова были восприняты всерьез.

– Так гуси-то импортные! – в том же тоне ответил я. – Ему раз в неделю живого гусака из Нидерландов присылают! Перья такие, что даже «Паркеру» не снились!

Мы уже открыто шутили, и наш разговор напоминал ровное скольжение парусников по зеркально-штильному морю.

– Из Нидерландов, говорите?.. Что ж, ладно, – сдалась секретарша и, не сводя с меня глаз, добавила: – Напомните вашему шефу, Святославу Николаевичу Орлову, что Прокина определена детективом и личным телохранителем его сына Родиона Орлова. А заказ сделал и оплатил сам Святослав Николаевич.

Я сразу утратил к секретарше всякий интерес, хотя она продолжала ворковать мягким голосом про заслуги Прокиной, о том, как несколько лет назад она выполнила норматив мастера спорта по биатлону, а в прошлом году стала призером первенства МВД по стендовой стрельбе… Кажется, я даже не попрощался и молча вышел на улицу.

«Вот это поворот! – подумал я, садясь в машину. – Выходит, Танька – частный детектив? Ищейка? И работает по заданию князя?.. М-да, и про задание теперь уже нетрудно догадаться. Конечно же, князь натравил ее на меня, чтобы она контролировала мои действия в Непале и в усадьбе… Какой стыд! Я как дурак подозревал ее в мошенничестве и лишь смешил обоих. Издевался старик надо мной! Клоуна завел себе! Обидел он меня, обидел! Теперь понятно, почему он все время подталкивает меня к Таньке: «Женись!.. Она тебя любит!» Он хотел ее глазами следить за мной, ее руками копаться в моей жизни, читать мои мысли… Все, конец. Я выхожу из Игры. Пусть первое апреля он отмечает в ее обществе. Все, что должен был, я сделал честно и до конца. Совесть моя чиста. Гуд бай!»

– Ну что, командир? – могильным голосом спросил водитель. – Поедем или тут умирать будем?

– Поедем домой, – ответил я. – Поставим машину в гараж, наберем водки и как следует повеселимся, ага?

Водитель внимательно посмотрел мне в глаза и отрицательно покачал головой.

– Нет, командир, не обманешь. Ты не веселиться хочешь, тебе надо свои проблемы водкой залить… Ты меня прости, конечно, но у меня и без чужих проблем голова пухнет.

Несмотря на отсутствие всякого желания видеть князя и общаться с ним, усадьба, с ее тихими парковыми дорожками, черными деревьями, медленно пробуждающимися после зимней спячки, с темноводным прудом и белым горбатым мостом, напоминающим серебряный кокошник на голове цыганки, после шумной и суетной Москвы показалась мне островком рая, родным домом, и я с горечью подумал, что незаметно привык к этой земле и полюбил ее. Расставаться с усадьбой было невыносимо. Я едва сдерживал слезы, когда подходил к главным воротам.

– Хозяин уже два часа тебя разыскивает, – сказал мне охранник. – Срочно зайди к нему.

Еще можно было остановиться, дать задний ход, можно было высказать князю все свои претензии, объяснить, что недоверие и слежка за мной – все равно что плевок в душу, но я был упрямым человеком и любил хлопать за собой дверью.

– Дай-ка мне лист бумаги и ручку, – попросил я и сел за стол.

Охранник, сопя, из-за плеча следил за моей рукой. Я писал быстро и размашисто, чтобы передать не только суть просьбы, но и настроение.

– Что это? – не поверил своим глазам охранник, когда я протянул ему лист и попросил передать его Орлову. – «Заявление. Прошу уволить в связи с отсутствием доверия с Вашей стороны…» Ты что, парень, с ума сошел?

У охранника были все основания удивляться моему поступку, и я не стал что-либо ему объяснять. Пожал плечами, мол, наверное, ты где-то прав, и вышел из дежурки.

– Может, передумаешь? – несся мне вдогон сочувствующий голос. – У нас уже четыреста заявок от желающих работать в усадьбе. Пять человек с высшим образованием в уборщики просятся…

«Не передумаю», – мстительно подумал я.

Сборы заняли у меня всего несколько минут. Поднявшись к себе, я убрал с дивана постель, расставил по углам стулья и сложил в мусорное ведро пустые бутылки. Закинув свои вещи в большую спортивную сумку, я мысленно поблагодарил комнату за уют и те счастливые мгновения, когда я был здесь с Татьяной, и вышел.

В обратную сторону я шел со скоростью похоронной процессии, придумывая всевозможные поводы, чтобы остановиться, поглазеть на небо или верхушки деревьев. В последние минуты моего самоизгнания из усадьбы душа страдала особенно сильно. Волной накатила беспросветная тоска. Я смотрел на кипарисовую аллею, на грот, на желтые огни хозяйского дома свежим взглядом, открывая для себя нечто новое, словно привычную для глаз картину в мое отсутствие подправил художник, усилив краски и четче выписав детали. Еще не покинув пределы усадьбы, я уже страдал от ностальгии по ней.

Дойдя до клубмы, к которой сходились четыре дорожки, я остановился, кинул сумку под ноги и стал вспоминать, не забыл ли я чего-либо в своей комнате. Чтобы скорее ответить на этот вопрос утвердительно, я раскрыл сумку и стал перебирать вещи. Бритвенный станок, баллончик с пеной, полотенце, кроссовки, спортивный костюм…

В тот момент, когда я пересчитывал носки, рядом со мной вдруг появилась Татьяна, словно материализовавшись из темноты. Она была в том же голубом спортивном костюме, в котором я видел ее на пожаре. Волосы придерживала тугая горнолыжная повязка. Руки в карманах, плечи приподняты – сыро, а потому зябко.

– Привет! – сказала она. – А я тебя еще с моста заметила, но не сразу узнала. Что это ты едва ноги передвигаешь?

«Вот о чем действительно надо жалеть, – подумал я, снова склоняясь над сумкой, чтобы в сумерках спрятать восторженную физиономию, – так это о том, что мы не познакомились раньше и в другом месте».

– А я тебя по всей усадьбе разыскивала. Князь приказал найти и доставить. Сенсационное известие. Ты не поверишь!

Я принялся вытаскивать из карманов поздравительную открытку от мамы и письмо из «Эскорта».

– Почему ты молчишь? – насторожилась Татьяна. – Что-нибудь случилось?

– Прости меня, – невпопад ответил я, протягивая ей два измочаленных конверта. – Я нечаянно прочитал эти письма, а только потом узнал, что они адресованы тебе.

«Сейчас она придет в ярость, ударит или пошлет меня подальше, и тогда расстаться будет легче», – подумал я.

– Какие письма? – не поняла Татьяна. Было слишком темно, чтобы различить текст на конвертах, и она повернулась боком к хозяйскому дому, из окон которого струился слабый свет. В той же последовательности, что и я, она сначала прочитала открытку от мамы, потом ответ из «Эскорта».