class="a">[26]. И в джанбонитах vita eremitica сочетается с новыми течениями: с типичным для XIII в. пониманием обета бедности — милостынею ostiatim[27], с принятием на себя известной миссии, объектом своим имеющей мир, с новыми идеалами и иным пониманием старых (созерцание, caritas и др.). Было ли здесь упавшее на благоприятную почву влияние нищенствующих орденов или мы имеем дело с независимым, но однородным явлением, выводимым из общего характера религиозной жизни эпохи? Сильвестринцы возникли во второй половине 20-х годов, когда францисканцы и доминиканцы распространились уже по всей Италии. Джанбониты появились одновременно с францисканцами, может быть даже несколько ранее, но сведения о них относятся к более позднему времени. Поэтому не исключена a priori возможность влияния на них францисканцев. Если признать появление новых еремитов результатом влияния нищенствующих орденов, их симптоматическое значение остается большим и ценным. Характерно, что идеалы, родственные идеалам Франциска, хотя бы и возникшие под его влиянием, увлекают те круги, которые в прежнее время создали бы еремиторий старого типа. Чрезвычайно поучительно соединение аскетической тенденции, существовавшей и во францисканстве, с тою деятельностью, которая была достоянием еретиков и нищенствующих орденов. Но мне кажется, что еремитизм XIII века не зависит от последних, по крайней мере в существе своем. Джанбуоно в 1209 г. не мог знать о Франциске, а он определил направление и характер деятельности своих братьев. Вероятнее, что и выдвинутые им идеи нищеты и воздействия на мир почерпнуты не у францисканцев. Орден его от них не зависим, и заметна, напротив, некоторая конкуренция его с учениками Франциска, нашедшая потом себе выражение в стремлении джанбонитов сделать Франциска учеником Джанбуоно. И если бы францисканцы имели какие-нибудь основания утверждать свой приоритет, они бы не преминули указать на это. Я думаю, что они заметили бы и косвенные влияния своего ордена в смысле, например, того, что они первые провозгласили абсолютную бедность идеалом жизни. Но дело в том, что не они первые сделали это, что раньше их бедность характеризовала еретиков, что идеи Франциска сильны только тем, что выражают чаяния широких кругов общества. И потом есть принципиальное различие между джанбонитами и францисканцами, которое может быть приурочено к двум моментам: к аскезе и оседлости. Аскеза сильнее у еремитов, подчеркнувших традиционный ее характер. Оседлость францисканцев существует только в действительности, отрицаемая в идее. Тогда как еремиты кладут принцип оседлости в основу своего идеала и своей организации. Францисканцы приходят к традиционным формам жизни от идеала не традиционного; еремиты наоборот — от традиционного идеала переходят к соединению его с новыми идеями. В известный момент своего развития идущие друг другу навстречу ордена встречаются, путая своим сходством современников и исследователей.

В значительной степени сказанное может быть отнесено и к сильвестринцам. Сильвестр, конечно, знал о францисканцах. Не существенно, взял ли он идеи воздействия на мир и бедность у них или в другом месте. Важно то, что он дал приблизительно такое же сочетание нового и старого, как и джанбониты. Если его идеал самостоятелен, ценно, что Сильвестр воспринял новые течения эпохи; если его заставил задуматься над ними орден Франциска, ценно, что он над ними задумался. Центр тяжести вопроса не в том, кто у кого взял, а в том, что еремитизм XII и XIII веков отвечает иным потребностям, чем еремитизм более ранний и францисканство. И в гульельмитах, и в джанбонитах, и в сильвестринцах отражается жажда спасения души, аскетическое воззрение на мир и человеческую плоть, традиционное понимание приемов борьбы с диаволом. И в то же время ими воспринимается и то новое, что творило религиозное сознание эпохи.

Интересен традиционализм еремитов и в их организации. Джанбонитов и сильвестринцев отличает единство их организации. И при этом формы организации стоят в связи с теми, которые в эту эпоху были выработаны большинством монашеских орденов, главным образом цистерцианцами. Перед нами только один образец стремления всех орденов эпохи к внутреннему единству, к слиянию в одно целое разбросанных общежитий. К этому же путем мучительного внутреннего процесса шли францисканцы и в конце концов достигли этого. Еремиты обращались к традиционным образцам и легче сохраняли свое единство. А благодаря единству возможно было планомерное, руководимое из центра воздействие на мир. Ордена оторвались от места, и индивидуальная работа монастыря заменилась работою ордена, единообразно проводящего те же идеи в разных местах, воплощавшего конкретное выражение религиозных стремлений эпохи в величественно раскинувшейся постройке. Единство сделалось могучим фактором обратного влияния на мир создания мира, но оно было и симптомом, показывающим относительную силу тех или иных конкретизаций религиозного идеала и пределы их распространения.

С рассмотренными орденами еремитов многими чертами соприкасаются целестинцы, созданные Петром Мурроне, потом занявшим папский престол под именем Целестина V. В своем ордене Целестин настаивал на точном соблюдении бенедиктинского устава, между прочим на разрушающем обособленность отшельников друг от друга ежедневном капитуле братьев. Согласно с практикою XIII века, в его ордене, как и в других известных нам еремитских организациях эпохи, ежегодно созывался Capitylum generale. Так и для еремитов-целестинцев типичны взаимное общение и единство. Целестин изнурял и терзал свою плоть до появления червей в ранах на его теле, но в то же время старался развить благотворительную деятельность своего ордена, и сам играл видную роль духовного советчика масс, притекавших в монастырь, раздавая им благословенный хлеб, находя «verba aedificationis» и для лиц духовных, увещевая мирян не возлагать надежд на суету мирскую, сплачивая их в терциарскую организацию. Не менее характерно, на этот раз, вероятно, обусловленное францисканскими влияниями, стремление к бедности. Кларено передает, что Целестин — verus evangelicus et humilitate verissimus frater minor{176} — любил такую бедность, какую соблюдали минориты. «Он твердо решил соблюдать ее со своими братьями, но по повелению папы принужден был принять собственность». И с этим согласуется свидетельство биографа о его заботах, касающихся возможного соблюдения бедности его братьями.

В истории целестинцев следует отличать идеалы основателя ордена от жизни ордена. Последний возник помимо воли самого Целестина, желавшего быть только анахоретом. «Святой человек решил в сердце своем с самого начала обращения своего оставаться в одиночестве и не создавать общежития братьев, но одно думает человек, а другое Бог». Твердо идя по «тропе покаяния», Целестин стремился прочь от братьев в одинокую пещеру. Сознавая свою непригодность к управлению орденом, «он решил навсегда остаться одиноким в уединенном месте». В поисках такого уединения он уходит все в более пустынные места, пока его не призывают на папский престол. Но все это не меняет существа дела. Сам Петр Мурроне уже не анахорет XI века.