– С дороги! – кричал коп внутри. Подчиненные отступили, и офицер с ухмылкой удовлетворения на лице выволок из укрытия пленника, которого коллега подгонял пинками.

Лори заметила жертву только краем глаза, но зоркая Бабетта назвала его мыслью.

«Онака».

– На колени, мудак, – потребовал коп, замыкавший шествие, и пнул арестанта. Человек повалился, пригибая голову, чтобы солнце не проникло под широкополую шляпу.

– Хорошая работа, Гиббс, – усмехнулся Петтин.

– И где остальные? – пожелал знать самый молодой из четверки – тощий пацан с зачесом.

– Под землей, Томми, – объявил четвертый. – Как и сказал Эйгерман.

Гиббс навис над Онакой.

– Эта сволочь нам покажет, – сказал он. Взглянул на компаньона Томми – коренастого и широкоплечего человека. – Ты умеешь задавать вопросы, Кэс.

– Мне еще никто не говорил «нет», – ответил тот. – Правду же говорю?

– Правду, – сказал Гиббс.

– Хочешь, чтобы он тобой занялся? – спросил Петтин Онаку. Арестованный промолчал.

– Кажись, не расслышал, – сказал Гиббс. – Спроси-ка ты, Кэс.

– А то.

– Да пожестче спроси.

Кэс подошел к Онаке и сорвал у него с головы широкополую шляпу. Онака тут же закричал.

– Заткнись! – заорал на него Кэс, пнув в живот.

Онака продолжал кричать, скрестив руки над лысиной, чтобы закрыться от солнца, и вскочил на ноги. Отчаянно стремясь к утешению тьмы, он метнулся к открытой двери, но молодой Томми уже преградил дорогу.

– Молодец, Томми! – крикнул Петтин. – Держи его, Кэс!

Оттесненный обратно на солнце, Онака затрясся, словно его хватил припадок.

– Какого хуя? – сказал Гиббс.

У рук пленника уже не осталось сил, чтобы защищать голову. Дымясь, они упали, и прямо перед Томми открылось лицо Онаки. Коп-мальчишка не сказал ни слова. Просто сделал два запинающихся шага назад, уронив винтовку.

– Ты что делаешь, дурень? – заорал Петтин. Потом схватил Онаку за руку, чтобы помешать завладеть выпавшим оружием. В сумятице Лори было трудно разобрать, что случилось дальше, но, судя по всему, плоть Онаки поддалась. Кэс вскрикнул в отвращении, а Петтин – в ярости, когда оторвал руку, роняя на землю пригоршню ткани и праха.

– Какого хуя? – орал Томми. – Какого хуя? Какого хуя?

– Заткнись! – велел ему Гиббс, но мальчишка потерял самоконтроль. Снова и снова один и тот же вопрос: «Какого хуя?»

Незатронутый паникой Томми, Кэс обрушил Онаку ударом на колени. Но удар добился большего, чем он намеревался. Отломил руку Онаки у локтя, и конечность отвалилась к ногам Томми. Его крики сменились на рвоту. Даже Кэс попятился, качая головой в изумлении.

Онака уже прошел точку невозврата. Под ним подломились ноги, тело под натиском солнца становилось все более и более хрупким. Но самые громкие крики вызвало его лицо – теперь обращенное к Петтину, – пока отпадала плоть, а из глаз валил дым, словно в мозгу разгорелся пожар.

Он уже не завывал. В теле не осталось сил даже для этого. Он просто повалился на землю, закинув назад голову, словно торопя солнечные лучи покончить с агонией. Не успел он ее коснуться, как в его существе со звуком, напоминающим выстрел, треснул какой-то последний шов. Дотлевающие останки унесло в порыве кровавой пыли и костей.

Силой воли Лори понукала Бабетту отвернуться – как ради себя, так и ради девочки. Но та отказалась отвести глаза. Даже когда ужас завершился – тело Онаки развеяло по всей аллее, – она все еще прижималась лицом к решетке, словно чтобы познать смерть от солнца во всех подробностях. Не могла отвернуться и Лори, пока смотрела девочка. Она разделила каждую дрожь в конечностях Бабетты; чувствовала слезы, подавленные, чтобы те не затмили зрение. Онака мертв, но его палачи еще не закончили свое дело. Пока было что видеть, дитя смотрело.

Томми пытался стереть с формы разбрызганную рвоту. Петтин пнул кусок трупа Онаки; Кэс взял сигарету из нагрудного кармана Гиббса.

– Огонек будет? – сказал он. Гиббс зарылся дрожащей рукой в карман штанов за спичками, не отрывая глаза от дымящихся останков.

– Никогда не видел ничего подобного, – сказал Петтин почти небрежно.

– В этот раз обосрался, Томми? – спросил Гиббс.

– Пошел ты, – был ответ. Светлая кожа Томми залилась краской. – А ведь Кэс говорил, что лучше позвонить шефу, – сказал он. – И правильно говорил.

– Эйгерман-то что понимает? – прокомментировал Петтин и сплюнул в красную почву у ног.

– Видели лицо этого мудака? – сказал Томми. – Видели, как он на меня посмотрел? Я чуть было не погиб, точно говорю. Он бы меня прикончил.

– Что же здесь происходит? – сказал Кэс.

Гиббс почти угадал ответ.

– Солнечный свет, – сказал он. – Слыхал про такие болезни. Это его солнце так.

– Ни фига, – сказал Кэс. – Никогда не видел и не слышал ничего такого.

– Ну, теперь мы все видели и слышали, – сказал Петтин с немалым удовлетворением. – Это не галлюцинация.

– И что будем делать? – желал знать Гиббс. Он никак не мог поднести дрожащими пальцами спичку к сигарете в губах.

– Будем искать новых, – сказал Петтин, – пока не найдем.

– Я пас, – сказал Томми. – Я, блять, звоню шефу. Мы не знаем, сколько здесь этих уродов. Вдруг их сотни. Ты сам так сказал. Сказал, целую гребаную армию можно спрятать.

– Чего ты так испугался? – ответил Гиббс. – Сам же видел, что с ним делает солнце.

– Ага. А что будет, когда солнце зайдет, дебил? – отбрил Томми.

Спичка обожгла пальцы Гиббса. Он выронил ее и чертыхнулся.

– Я смотрел фильмы, – сказал Томми. – По ночам какая только дрянь не лезет.

Судя по виду Гиббса, он смотрел те же самые фильмы.

– Может, и правда стоит вызвать подмогу, – сказал он. – На всякий случай.

Мысли Лори поспешно заговорили с девочкой.

«Предупреди Рейчел. Скажи, что мы видели».

«Они уже знают», – был ответ девочки.

«Все равно скажи. Забудь обо мне! Скажи им, Бабетта, пока не поздно».

«Я не хочу тебя оставлять».

«Я не могу вам помочь, Бабетта. Мне с вами не место. Я…»

Она попыталась предотвратить мысль, но было поздно.

«…я нормальная. Солнце не убивает меня так, как вас. Я живая. Я человек. Мне с вами не место».

Ей не представилось возможности поправить этот торопливый ответ. Контакт прервался мгновенно – вид из глаз Бабетты исчез, – и Лори обнаружила, что стоит на пороге кухни.