С тех пор, как Анька забеременела, все покатилось под откос. Беременность очень тяжелая получилась, половину срока она пролежала на сохранении в больнице, другую половину ненавидела меня. Я терпел: намучилась, бедная, вот и срывается на том, кто близко. Как родит – полегче станет. В октябре две тысячи восьмого на свет появился здоровый, крепкий мальчик, но легче не стало. Анька впала в безумство – не только на меня бросалась, но и на дочку Женьку кидаться начала. Мы спали в разных комнатах. Я стремился больше времени проводить на работе. Если бы не Женька – вообще бы там ночевал. А тут еще кризис очередной случился, почти все сторонние заказы сразу отвалились, только контракт с префектурой кое-как держал меня на плаву. Денег стало меньше, но я не унывал. Жизнь, как известно, полосатая, и идти по ней нужно спокойно и твердо, зная, что любая полоса заканчивается – и хорошая, и плохая. Да, у жены трудный период, мало спит, много нервничает из-за маленького сына. Так чего же я отдаляюсь от нее? Нас же бог повенчал, отойти от нее сейчас – все равно что Господа предать.

Как всегда, своими сомнениями я решил поделиться с батюшкой. И, как всегда, отец Александр укрепил меня и наставил на истинный путь.

– Конечно, – сказал, – нужно быть ближе. Материнский инстинкт – он у женщины основной, он все затмевает, особенно в первые месяцы жизни младенца. Потерпи, помоги, подставь плечо – через год-полтора все изменится.

Я стал больше времени проводить дома. По ночам качал орущего Славку, а утром, невыспавшийся, шел на работу. Странно, но чем больше я помогал, тем сильнее ненавидела меня Анька. Одним видом своим я ее раздражал. Тогда я решил отойти в сторонку, не маячить у нее перед глазами. Ездил по магазинам, много занимался с Женькой, убирал, стирал, готовить даже научился. Пусть, думал, сосредоточится на сыне, пусть спокойно растит его, не волнуясь о бытовых мелочах. Пусть отойдет немного, терпение и любовь творят чудеса.

Через некоторое время я почувствовал, что жена начала меня презирать.

– Тряпка! – кричала она, срываясь без повода. – Денег на домработницу не хватает, так сам кухаркой решил заделаться! Сиськи у тебя еще не выросли? Может, Славку покормишь?

Я терпел. Разные мысли бродили в голове, но я терпел. Помню, однажды подумал, что женщины такие уютные потому, что маленькие. Не сами маленькие, а души их скромного размера. И вмещается в них немного – дом, очаг, дети, муж иногда. И чем сильнее женщина может любить, тем меньше помещается в ее душе. Мужчина, помноженный на силу женской любви, заполняет почти всю душу. Анька умела любить очень сильно. Но вот появился сын, по определению – главный мужчина в ее жизни, и место для меня исчезло. Я пугался своих мыслей, молился часами и продолжал терпеть.

* * *

Беда не приходит одна. Если уж принялась жизнь испытывать на прочность, то будь готов ко всему. Весной две тысячи девятого, в разгар кризиса, в префектуре сменилось начальство. Если в самом начале я ограничивался дорогими подарками к каждому празднику, потом платил необременительные и формальные больше десяти процентов откаты, то теперь новые начальники выставили драконовские условия. Половина от проплат, да еще уменьшение суммы договора на тридцать процентов – в связи с кризисом. Получалось, себе в убыток работать я должен. Анька сходила в префектуру, и ей удалось немного улучшить предложение. Сорок процентов отката без уменьшения суммы договора, но при условии, что она немедленно выходит на работу из декрета. Я был категорически против: она и так с ума сходит от ответственности за маленького сына, а если еще и работать начнет… Проживем и без префектуры, продадим дачу, в конце концов, если совсем прижмет. Не вечно же кризис будет – раскрутимся снова, не впервой. И потом, почему я, честный человек, живущий своим трудом, должен кормить каких-то уродов? Да уж лучше меньше зарабатывать, лучше хрен последний без соли доедать, чем на них горбатиться!

Наконец у Аньки появился формальный повод меня ненавидеть, и она отдалась ненависти со всей страстью, на какую была способна. Несколько раз в день она устраивала истерики. Сначала умоляла, потом давила на жалость, потом шантажировала детьми. А потом я услышал в первый раз это проклятое, засевшее у меня в печенках слово – «душно».

– Душно, – шипела она яростно, – мне жить с тобой душно. Тупой ты, простой как три копейки. Только своего Исусика и знаешь. Книг не читаешь, обо мне не думаешь, о детях не заботишься. Устала я с тобой жить. Душно мне. Ты вообще меня спросил когда-нибудь, чего я хочу? Хочу ли я работать в этой проклятой префектуре или дома сидеть, хочу ли я храмы твои дурацкие строить? Я же красивой девкой была, я для другой жизни предназначена. Но вышла за тебя, сволочь, замуж. И вот теперь мне душно с тобой. Ты посмотри, посмотри, как люди живут. У нас в поселке на Ленинградке все бабы дома сидят, по салонам ходят. А я пашу как лошадь! Из-за тебя, идиота, пашу, потому что ты жизни нормальной обеспечить не хочешь, упираешься из-за принципов своих дебильных. Честность, праведность… Кому нужна твоя честность? Деньги всем нужны, чтобы семью нормально содержать. А ведь я могла быть актрисой, мне сам Абдулов говорил. Я до сих пор мужикам нравлюсь. Даже сейчас на улице подходят и в префектуре… Душно, душно мне с тобой.

Хорошо, что она сказала эти слова после рождения Славки. Если бы раньше – я не знаю, что сделал бы… Жить бы с ней не стал точно. А так… списал все на послеродовую депрессию и забыл через пять минут. Но Анька не успокаивалась. Я ее где-то даже понимал: мать всегда можно понять – не для себя, для ребенка старается. А я – для Господа, и поэтому уступить не мог.

Несколько недель у нас эта война продолжалась, а когда стало совсем невыносимо, я по традиции пошел к отцу Александру. Веры зачерпнуть хотел, силы набраться, дух укрепить.

– Представляете, какие скоты? – жаловался ему. – Сорок процентов хотят и Аньку в заложницы. Она, дурочка, сама в бой рвется, не представляет, в каком дерьме плавать придется. Нынешние – не прежние, голодные пришли, как волки таежные. Куски рвут, подставляют тех, кто ниже. Ведь могут и посадить. А как же Славка тогда, без матери?

– Витя, – выслушав мой монолог, спросил меня батюшка, – а как ты к власти относишься?

– Это смотря к какой власти. Медведев – хлюпик, сразу видно, а Путин – нормальный мужик. Единственный нормальный там. В бога верит искренне, и вообще, наш он, нутром чувствую, что наш.

– Но ведь это он Медведева поставил, Витя. Значит, нужно ему это зачем-то было, так?

– Значит, нужно.

– А Медведев губернаторов назначил, мэров, а мэры – префектов…

– Так вот вы куда клоните, батюшка… Все равно не понимаю, кому нужно таких вороватых уродов начальниками делать?

– Все непросто, Витя. Россия – страна непростая, махина! И развернуть ее тоже непросто. И людей других здесь нет, всегда воровали. Но если надо – последнюю рубаху с себя снимали. Если припрет, конечно…

– Эти, пожалуй, снимут…

– Снимут, Витя, не волнуйся, придет время, и снимут, а если не захотят… Владимир Владимирович им поможет. Он же наш мужик, как ты верно заметил, он настоящий, русский, он Господом России послан в защитники. Вообще, всякая власть от бога, еще Христос в свое время говорил. Будешь с Христом спорить?