…Я ударил ее. Никогда не бил, а в тот раз ударил. По лицу. Она отлетела к стене, споткнулась о кресло, упала и ударилась головой. Слава богу, о кресло. И посмотрела на меня удивленно. Нет, не удивленно… она так посмотрела… не могу объяснить… Как будто не медвежонок плюшевый ее предал, а я, или собственная ее рука, или весь мир. Ох, не надо было мне ее трогать, не по-христиански это, не по-человечески, не-по-пра-ви-мо… Я сразу это понял, в тот же миг, как Женька на меня посмотрела. Нет, еще раньше. Как ударил ее, как руку на нее только поднял. Но остановиться я не смог.

Она не заплакала, встала, шмыгнула тихо носом и убежала в свою комнату. Я бросился за ней – дверь была заперта. Постучался, она не открыла. Вышел на балкон – покурить, подумать, что делать дальше, услышал хлопок входной двери, выскочил на лестничную площадку, уловил ее отдаленные шаги несколькими этажами ниже. Догонять было бесполезно…

Вернулся домой и в коридоре встретил жену.

– Куда это Женька собралась? – спросила меня она.

– Ударил я ее, Ань…

– За что?

– За Путина, – ответил глупо, и, попытавшись оправдаться, продолжил еще глупее: – За народ, за Христа.

– За Путина? – не поверила Анька. – Ты нашу дочку за Путина ударил?

– Она ненавидит Россию, понимаешь? Она народ презирает и бога. Дьявол в нее вселился. Молиться нам нужно, к батюшке бежать. Одевайся быстрее… Пошли, пошли, пока не поздно…

– Дебил ты конченый! – заорала Анька и залепила мне пощечину. – Я долго терпела, но сейчас я скажу. Да срать мне на твоего Путина, на твой народ и на твоего бога! И им срать на нас – что самое главное. Ты вообще понимаешь, что всем на всех срать?!

– Да что ты говоришь, дура! Нам Бог все время помогал, Путина Бог России послал, чтобы с колен встать, промысел это божий… Вот недавно откат нам префект понизил до двадцати процентов ни с того ни с сего. Я о других вещах не говорю, потому что дура ты и не поймешь. Но вот это хотя бы – «ни с того ни с сего»…

– Ни с того ни с сего? Нет, ну какой же ты дебил! Я каждый месяц шефу в кабинет недостающие деньги заношу. Беру взятки с такого же тупого быдла, как ты, и заношу!

– Ты что? – не поверил я Аньке. – Ты зачем напраслину на себя возводишь? Ведь я запретил, разведемся же…

– А дышать ты мне не запретил? А есть ты мне не запретил? А на море детей возить ты мне не запрещаешь? Разводись, правильно. Наплодил детей и разводись. Давай-давай, а то душно мне с тобой, сил уже никаких нет…

Мир рушился, я допустил, чтобы любимая Анька брала взятки у такого же тупого быдла, как и я. Дочка прокляла страну и бога! Все, что с таким трудом выстраивал почти двадцать лет, полетело к черту. Прямо к черту, в его зловонную раскрытую пасть. «Господи, – молился я, – спаси, сохрани и помилуй. Если Ты решил испытать меня, лишить семьи, как несчастного Иова, то испытывай, я постараюсь выдержать, но лучше не делай этого, убей меня лучше сразу, потому что не готов я, сломаюсь, в прах превращусь, и проиграешь Ты свой спор с лукавым. И я проиграю… Спаси меня, Господи!»

Я молился, Анька выкрикивала какие-то злые обидные слова, смысла которых я почти не понимал и поэтому на них не реагировал. Мое молчание не успокаивало ее, а, наоборот, распаляло больше и больше. Слова становились громче, обиднее, в конце концов она сказала нечто такое, чего говорить явно не собиралась, чего нельзя говорить… Так бывает, отказывают тормоза, и вылетаешь на встречную полосу… В лобовую, на скорости сто двадцать километров в час… И поправить ничего потом нельзя, только косточки остается собирать, разбросанные по трассе…

– Думаешь, сам такой крутой, сам всего добился, да?! – неожиданно завизжала Анька, резко перескакивая с темы взяток на какую-то новую, еще сильнее ранящую меня, по ее мнению, тему. – Хрен тебе! Помнишь первый договор с префектурой? Считаешь, боженька тебе его твой послал? Ха-ха-ха! Да насрать твоему боженьке на тебя. Анечке пришлось постараться, ножки раздвинуть перед субпрефектом за подписанную бумажку. Чего смотришь? Да, дала, потому что надоело в нищете жить, биться как рыба головой об лед. Дала и ни о чем не жалею…

– Ань, – простонал я, не желая верить зачеркивающей жизнь фразе. – Анюта, родная, любимая, но ведь ты сама тогда сказала, что это чудо, я покрестился еще в тот день, ты вспомни, вспомни, пожалуйста, ты еще на коленях стояла… Пожалуйста, вспомни!

– Ах ты тварь! – зашлась Анька, легко впадая в истерику. – Из-за тебя все! Думаешь, мне приятно было ему… я тебя, тебя любила, а ты… А ты даже ребенка нашего нормально обеспечить не мог. И мне пришлось… мне пришлось… – Она бросилась на меня с кулаками, но вместо того чтобы ударить, рухнула мне на грудь и зарыдала. Я стоял, гладил ее по мокрому лицу и не знал, что делать. То ли шею ей свернуть, то ли самому из окна выброситься. А она, выплакавшись, оттолкнула меня, вздохнула тяжело и сказала со смесью презрения и жалости: – Эх ты, как был поэтом и романтиком, так и остался. Болван ты непутевый, не желаешь знать, как жизнь устроена. Конечно, чудо, конечно, молилась! Потому что кто за такую простую и распространенную вещь, как женская дырка, миллионные контракты подписывает? Чудо, оно и есть чудо…

Видимо, увидела она в моих глазах нечто такое, что оборвала сама себя резко, попятилась назад и быстро залепетала:

– Да ты что?.. Ты что?! Пошутила я, богом клянусь – пошутила, детьми клянусь… Ну ты же меня знаешь – пошутила, сорвалась…

Я поверил ей тогда. Если бы не поверил, с моста спрыгнул бы на три года раньше. А сейчас не верю… Очень хочется верить, но не верю. В том числе и поэтому я здесь. Это же понятно: чтобы прыгнуть с моста, не только Аньке перестать верить нужно, но и в бога. Зачем мне в него верить, если такие у него чудеса? Миллионный контракт – за измену любимой жены… Измену в день крещения, в день, когда росток зеленый нежный асфальт пробил… И это чудо такое современное? Да будь он проклят, этот бог, с такими чудесами! Не бог он тогда, а дьявол. А скорее всего, и не существует вообще никого – ни бога, ни дьявола. Как там Маркс писал – «бытие определяет сознание»? Подлое бытие определяет подлое сознание… Ну и хрен с ним со всем тогда. Спрыгнул, уверен был, что бога нет. А он есть. Раз мы с тобой здесь – значит, есть он… И что делать? Как это все понимать? Молчишь… Вот и я не знаю. Слушай, а может, наврала она все-таки? Ты же знаешь Аньку – чего она только сгоряча не ляпнет? Опять молчишь… Ладно, прав ты, молчи пока. Придет и твое время говорить – там разберемся. А пока молчи…

* * *

Помирились мы с ней кое-как. Мне жить хотелось, а верить в чудовищную правду – нет. Тут ведь либо жить, либо верить. Одно из двух… Женька неделю скрывалась у бабушки, а потом я поехал за ней, извинился, и она, добрая душа, передо мной тоже попыталась извиниться. Бесполезно, все уже было бесполезно… Жизнь катилась под откос и набирала скорость.

Когда начались митинги на Болотной, дочка, конечно же, пошла туда. Я не запрещал, только Аньку попросил сходить вместе с ней, чтобы не случилось чего. Она пошла, с радостью даже, как мне показалось.