Но вот лодья подошла к причалу – к тому же, от какого уходила полгода назад. Мистина ступил на плахи с мостков – в светлом, серебристо-желтоватом шелковом кафтане на куньем меху. У пояса висел греческий меч с золоченым набором, а вместо поношенных старых башмаков теперь на воеводе были греческие желтые сапоги с обшитым жемчугом голенищем.

Ингвар в окружении своих людей стоял шагах в десяти и смотрел на него, как на вернувшегося с того света. Взгляд его был пристальным, но не так чтобы радостным: потрясение еще не пропускало радость. Мистине вспомнился тот день на заставе Иерон, когда он, после двухдневной неизвестности, вновь увидел Ингвара и с облегчением убедился, что побратим хоть и ранен, но жив. Тогда он тоже не сразу смог осознать, что ему, пожалуй, следует радоваться.

Теперь все было наоборот. Это он провел четыре месяца среди постоянной опасности, а Ингвар не знал, жив ли его побратим.

Только на последних шагах Ингвар, будто вдруг очнувшись, сошел с места и двинулся Мистине навстречу. Они обнялись молча: в эти первые мгновения говорить было нечего и не за чем. Ответ на самый важный свой вопрос каждый из них получил, увидев другого.

И тут гриди, а за ними и народ закричал, наконец поверив, что это не сон. Войско вернулось. Почти вдвое меньшее, чем уходило, даже если присчитать тысячу Хельги Красного. Но после долгих дней в тоскливом ожидании, что не вернется никто, и эти одиннадцать тысяч были счастьем.

Ингвар не остался совсем без войска. Русь в Киеве не осталась без силы. Держава между двух морей устоит. Сейчас в это верили все, и никто не хотел думать о сложностях.

Мистина выпустил Ингвара из объятий, но остался стоять рядом, держа руки на его плечах. Они смотрели в лицо друг другу, будто каждый проверял, найдет ли побратима прежним после долгой разлуки и всех ее испытаний.

– А мы уже ждать перестали… почти, – сказал наконец Ингвар.

– Да неужели ты поверил, что я дам себя убить? – Мистина усмехнулся, словно говоря: ты же меня знаешь.

– Я – нет. Другие вот…

– Кто ж это? – Мистина мельком подумал об Эльге, и на сердце повеяло холодом.

Не могла же она поверить, что он погиб!

– Где… – начал он.

Но тут Ингвар от него отвернулся, и Мистина, проследив за его взглядом, обнаружил возле себя юную, лет шестнадцати-семнадцати, женщину – невысокую, смуглолицую, кареглазую, миловидную, несмотря на явную примесь степняцкой крови. Одетая в богатую красно-синюю далматику, видную из-под шелкового же кафтана на соболях, с золотыми греческими подвесками поверх белого шелкового убруса, она приветливо улыбалась ему и протягивала медовый рог.

– Будь здрав сто лет, Мстислав Свенельдич! – произнесла она, немного странно, но старательно выговаривая имя первого человека в дружине мужа, о ком так много успела услышать.

В первый миг Мистина пришел в изумление – что это за красотка, почему он ее не знает? А потом сообразил. Да это же она – новая жена Ингвара! Та самая, из-за которой Эльга «осерчала».

Невольно он стиснул зубы; взгляд его стал таким жестким, что Огняна-Мария, с любопытством смотревшая в лицо этого, как она понимала, важного для нее человека, невольно вздрогнула и едва не отступила. А Мистина бросил гневный взгляд на Ингвара: стоять рядом с князем, держа рог для приветствия, должна была княгиня!

Но он не мог оскорбить своего князя и побратима пренебрежением к его жене, тем более на глазах у всего Киева. Поэтому Мистина принял рог и наклонился, чтобы Огняна-Мария могла его поцеловать. Но с трудом заставил себя ответить – никогда бы не подумал, что ему будет так трудно коснуться губ юной красивой женщины! Эта чужая, невесть откуда в их тесном кругу взявшаяся молодуха как будто украла и принадлежавшую Эльге почетную обязанность, и поцелуй над приветственным рогом, о котором он столько думал в ожидании этой встречи.

– Где Эльга? – вполголоса спросил он у Ингвара, отпив и передавая ему рог.

– В Вышгороде, – буркнул тот.

Ему было неприятно говорить о княгине, хотя он не сомневался, что побратим очень скоро о ней спросит.

– Знает?

– Не знаю, жма! – с еще больше досадой ответил князь. – Может, и знает, она же мудра! Про Красного ей никто не говорил, а она все знала, будто в воду глядела!

– Ты не посылал к ней?

Ингвар не ответил. Из лодий тем временем высаживались другие бояре, и он уже веселым шагом устремился навстречу им, спеша обнять Тородда – своего родного младшего брата, за ним Острогляда – свойственника по роду Вещего, а потом и других. К Мистине толпой устремились киевские бояре, наперебой расспрашивая о своих близких: кто жив, где они?

И тут сквозь радостный гул, приветственные выкрики и смех стали пробиваться первые женские вопли… Мистина привез радость всем, но сотням семей он доставил горестные вести. Для многих этот день положил конец надеждам. Вон голосит Далемирова боярыня; не Мистина ей сказал, что сын ее Жизнята умер в Ираклии, несколько дней промаявшись животом, как и еще десятки русов. Кто-то другой. Но он, Мистина, – воевода, он за всех отвечал. И ему еще придется рассказывать – и родным, и прочим киевлянам. Про всех, про каждого. Про старика Чернигу, что получил стрелу в грудь, сидя поздним вечером у костра близ устья Дуная, и про то, как потом его тело отправилось в Нави по морю на пылающей лодье. Про его племянника Буеслава, павшего в бою среди оливковых рощ Вифинии. Про Торфаста и Войту, сложивших головы при осаде греческих городов, Вагуду и Ярожита, разбитых греческими отрядами из засады, во время сбора добычи в селах. «Хазарину» Себенегу Илаевичу придется рассказать о гибели его брата Извея – в битве у стен Ираклии. Про то, как там же погибли под ударами катафрактов Вышегор, Невед, Уженец, Дубовец – и еще три тысячи человек. Как близ Протолчи был убит печенежской стрелой Земислав…

– Свенельдич! – окликнул его еще один знакомый голос – женский, дрожащий.

Вздрогнув сам, Мистина резко обернулся. На миг показалось, что случилось чудо и это все-таки она…

И тут же он устыдился и выдохнул. Перед ним стояла Ута – его собственная жена. Ему было стыдно, что за ее лицом он видит Эльгу – ее сестру, благодаря которой он и узнал Уту, и в конце концов взял в жены.

Но следующие ее слова почти возместили ему разочарование.

– Мы так тебя ждали… – Ута шагнула к нему, стиснув руки перед грудью и будто не смея обнять собственного мужа. – Нам говорили, что ты убит… мы не верили… не могли…

И он знал, что стоит за этим «мы». Как всегда, все двадцать лет ее и Эльги жизни. Благодарный ей за это, Мистина шагнул к Уте и обнял ее.

Но едва успел он отрывисто спросить: «Здорова? Как дети? Где отец?» – как позади раздались женский вскрик, шум и какая-то возня. Еще не отстав от походных привычек, Мистина резко обернулся.

Ингвар и Гримкель вдвоем поддерживали под локти Огняну-Марию. У ног ее лежал на истоптанных дубовых плахах пустой приветственный рог. Еще не поняв, что случилось, Мистина бросил взгляд вокруг… и наткнулся на лицо Едигара.