да тишина. Обрывами связи здесь никого не удивишь.

Костерок все-таки развели, небольшой.

Банки с консервами разогреть и чай вскипятить.

Звездочки уже повисли над нашими головами.

И никакой погони слышно не было.

Мыкола передвигался на костылях, на ногах деревянные культи, пристегнутые ремнями. Зина хлопотала у костра, на Мыколу старалась не смотреть. Захар помогал ей.

Днем мы ничего не ели. Останавливались пару раз, чтобы дать лошади передохнуть и похрустеть овсом из торбы. Был у меня мешок, приспособленный на лямке. Поили кобылку талой водой, скопившейся в озерцах, у дороги.

Стол Зина накрыла почти праздничный. Розовое сало с прослойками мяса, шматками, лук репчатый, маргарин и разогретая тушенка. Ели ножами. Гринько намазывал тушенку на хлеб, крупно кусал.

Перед трапезой Апостол прочел молитву.

Все мы покорно ждали, пока он шептал и мелко крестил столешницу, сделанную из двери будки. Дверь сняли с петель и уложили на сбитые Захаром козлы. Меня всегда удивляла мастеровитость Захара. Вот что значит бригадир! Он проворнее и умнее любого зэка.

Каждый гвоздик у него на учете, любая проволочка.

Мыкола перекрестился истово.

Многие западенцы на зоне от креста уходили. Переставали верить в Бога. Новая жизнь, тяжелая и страшная, для них была сильнее креста. А другие – наоборот: приходили к вере. И особенно бывшие партийцы.

Но те были хуже бандеровцев.

Гринько сел на чурбачке во главе стола, расплескал по кружкам спирт из алюминиевой фляжки.

– Давайте… По граммульке за начало. Завтра самый ответственный день. Так что живите богато – до дома, до хаты!

Сдвинули кружки, дружно выпили. Мыкола одним глотком.

Отер губы тыльной стороной ладони, занюхал сальцем и со значением посмотрел на Зину.

– Вас как звать-величать?

– Зина.

– Знаю, что Зинаида. А по отечеству?

– Алексеевна я.

– Я вам честно скажу, Зинаида Алексеевна. Баба для нашего дела большая беда. Я не знаю баб, которые в побег уходили. Я поначалу хотел пристрелить и вас, и муженька вашего, Захара Игнатьича. От греха подальше. Да Захар-то Игнатьич больно уж нужен мне. А как у вас дальше получится, не взыщите!

Захар встал из-за стола с кружкой:

– Николай Степанович! Спасибо тебе. Как товарищу говорю. Без тебя нам пропасть в тайге. Давайте, хлопцы, выпьем за удачу и за нашего бригадира, Николая Степановича Гринько.

Захар сказал правду.

Мы все выпили.

Палатку не ставили. Постелили лапник, сверху бросили широкий край брезентовой палатки, вторым краем укрылись.

Мыкола полез в будку. Приказал:

– Дежурить у костра по очереди. Два часа один, два часа втóрый. Если кто и прийдет, то ждать со стороны дороги. Глаз не смыкать! Оружие держать наготове.

Под бушлатами в будке были спрятаны два автомата.

Ночью мне не спалось. Я видел, как Захар с Зиной сидели у костра. По всему небу мигали звезды. День обещал быть солнечным. От бревен нодьи летели искры. Тоже похожие на звездочки.

Утром сторожа в будке мы не обнаружили. Наверное, все-таки спугнули. Или нашел обрезанный провод.

По следам было видно, что пошел по шпалам навстречу дрезине.

Дрезина не пришла ни в семь часов, ни в восемь. А пришла она в десять. На дрезине сидели четверо с автоматами, в полушубках, и сам сторож. Испуганный, крутил головой в разные стороны.

Мы встали полукругом, за железным баком. Из него, наверное, брали летом воду. Со стороны железной дороги они нас не видели.

Бой был коротким. Можно сказать, что его почти и не было. Сначала дал очередь Мыкола. Он уже сидел в коробе, за спиной Апостола. Священник брать оружие в руки отказался. Автоматы у Захара и у Мыколы, у Стоятеля путей винтовка, у меня пистолет тэтэшка. Вручил мне его Гринько.

Показал, как снимать с предохранителя.

С дрезины упал сторож. Мыкола прицельно снял его. А ты не бегай к вохрякам! Апостол развернулся спиной, чтобы Мыколе было удобней стрелять.

Они успели дать в ответ пару очередей. Пули зацокали по баку.

Солдаты в полушубках зайцами метнулись в близкий перелесок.

Мыкола крикнул Стоятелю и Захару:

– Не надо их догонять! Сбрасывайте сторожа с дрезины и заводите! Захар Игнатьич, мешок с продуктами не забудьте и пару бушлатов!

Я увидел, что со стороны леса скачет всадник.

В шинели, в сапогах, фуражка с синим верхом, за спиной винтовка.

Я выстрелил в его сторону несколько раз. Лошадь под всадником споткнулась на бегу и рухнула.

Мы еще бежали к дрезине.

Он залег за труп лошади и отстреливал нас из снайперской винтовки. Я заметил, как бликовал на солнце оптический прицел.

Первой упала Зинаида. Он убил ее выстрелом в спину. Захар услышал, как она вскрикнула, и остановился. Бросил мешок и поднял Зину на руки. Так и встретил капитан Притулов свою пулю. Грудью вперед, с любимой на руках.

– Ну что, лейтенант?! Думаешь, что разлучил нас?! А мы только что и встретились. Там, где нам положено встречаться. На небесах.

Стрелок, чернявый и высокий парень с лейтенантскими погонами на плечах, подбежал к Захару. Автомат за плечом, пистолет в одной руке, снайперская винтовка в другой. Вооружился, энкавед!

Повернул Захара лицом, ткнул дулом в грудь.

Захар выдохнул:

– Не стреляй, брат, а?! Не надо… Готовы уже. Оба.

Офицер вскинул винтовку и выстрелил в меня, бегущего последним.

Здесь прерываем исповедь Писателя.

Да, читатель, может быть, предсмертную исповедь.

Потому что Костя Ярков стреляет метко.

И надеяться не на что.

Человек смертен.

Только душа его бессмертна.

Мы прерываем исповедь для того, чтобы вы сейчас услышали музыку.

Она начинает звучать за кадром.

Остывающий лепет изменчивых уст…

Талый снег под ногами беглецов, лужи, труп сторожа у рельсов, Смотритель возится с мотором. Дрезина не только с мускульным приводом – ручным, но и с дизельком. Мотор никак не заводится. То ли остыл и зачихал, от резкой остановки. То ли перегрелся за дорогу.

Смотритель хватается за рукоять-коромысло. Раз, два, три!

Дрезина медленно сдвигается с места.

Гринько – они с Апостолом уже в нескольких метрах от дрезины, матерится:

– Куда?! Сука! Пристрелю!

Смотритель падает. То ли Мыкола исполнил угрозу, то ли Серегу достал выстрелом офицер-снайпер. Он быстро понял, кто сейчас главный в сюжете, от кого зависит дальнейший путь беглецов. Солдаты-автоматчики затаились в лесу. Их и не слышно. Трусливая вохра. В последний момент Апостол хватается за поручни, Мыкола выпрыгивает у него из-за спины, как обезьяна, скачет по площадке и тут же разгоняет дрезину.

Руки работают, как шатуны.

А что же Писатель?!

Он лежит на снегу и смотрит в небо.

Облака над ним пролетают, одно за другим.

Музыка все громче.

Можжевеловый куст, можжевеловый куст,Остывающий лепет изменчивых уст,Легкий лепет, едва отдающий смолой,Проколовший меня смертоносной иглой!В золотых небесах за окошком моимОблака пролетают одно за другим,Облетевший мой садик безжизнен и пуст…Да простит тебя Бог, можжевеловый куст!

До сих пор спорят, о чем написал свои стихи бывший зэка Заболоцкий. Многие уверены: об измене любимой женщины. Да, было такое. Жена Катя, с которой он прожил тридцать лет, уходила к другому, прозаику Василию Гроссману. Тоже очень масштабному писателю. Роман Гроссмана