стадии зэковской деградации. Я был шестеркой на побегушках у блатарей в Хурмулях, доходягой, собирающим рыбьи головки и очистки на помойке у лагпунктовской столовой… Но мастёвым (пидорасом) и стукачом они меня сделать не смогли и не смогут. Уже не получится. На свободу я выйду с чистой совестью. Не по социалистическим, а по человеческим законам. Стучать не буду. Значит, в последний год моей лагерной жизни они убьют меня сами. Или доведут до самоубийства.

Так лучше смерть в побеге.

Гринько помолчал.

Пожевал толстыми, неряшливыми губами.

Изложенная мной причина каждому из сидящих за столом была понятна. Они ей верили, потому что сами проходили через лагерную мясорубку. А как кому удалось отбиться от кума – так просто никто не расскажет.

– Ото ж, – сказал Мыкола, – все готовы… В побег за фартом идут, а не смерти ищут. Бог, он ведь как?! Не карае, не карае, а потом як карне, то и срацю не пиднимэшь. Верно говорю, отец Климент?!

Ушли через неделю.

Мыкола оказался даже хитрее, чем я думал.

Накануне вечером каждому из нас он выдал справку об условно-досрочном освобождении. УДО. Всё чин-чинарем.

Фиолетовая печать расплылась чернильным пятном, есть роспись начальника лагпункта.

Справки, конечно, поддельные.

Да кто их рассмотрит утром, в тусклом свете фонаря?

Захар велел мне подъехать к вещевому складу пораньше и набросать в будку, поверх мешка с продуктами, тряпья и пяток бушлатов. Хохол распорядился. Бушлаты для отмазки и для конспирации. А на самом деле они еще могут нам пригодиться. Вдруг с дрезиной не получится?

Придется продираться по тайге. Сотни полторы километров до Ургала.

Сам Захар с каким-то невзрачным доходягой, лицо все закутано тряпками, грузил бушлаты. Когда я вернулся с накладной, Захар уже будку закрыл на висячий замок, а ключ сунул мне:

– Всё. Встречаемся на дороге. Ты чуток повремени, потяни на вахте… А как начнется, так сразу и за ворота.

Доходяга уже пропал куда-то.

Сначала я не понял. Что начнется? А потом, когда завыл ревун, полетела, шипя, красная ракета и мимо меня пробежал начкар с автоматом наперевес, я понял: на зоне побег!

Сердце нехорошо сжалось. Неужели попались?! Кто предал?!

Но меня без напряга выпустили, а Стоятель путей уже топтался в предзоннике. Пошептал: «Из бригады бетонщиков четверо пошли на рывок!»

Хитер был Мыкола. Для отвода глаз подготовил другой побег.

Точнее сказать, имитацию побега.

Костер конвоя мигал угольками.

Конвой перед разводом грелся у костерка в предзоннике. Они всегда так делают. Запасаются теплом на день. Тоже ведь стоять на морозе, хоть и в полушубках, не хлеб маслом намазывать. Тут их после сигнала тревоги как ветром сдуло. Помощники бригадиров загнали зэков назад, в бараки. Стали пересчитывать – опаньки! Четверых не хватает! И колючка за переходом в промзону располосована. Четыре цепочки следов на снегу.

Тут псарня просчиталась, не докумекала и не заподозрила подвоха.

Зэки уходят в тайгу друг за другом, след в след. Как волки.

Ринулись чуть ли не скопом в пролом. Надзиратели, конвой, вохряки… Все позатоптали. А уж потом кум догадался. Надо опергруппу высылать, с собаками. Далеко не успеют уйти по весенним ручьям и подтаявшим наледям. Под этот шумок мы и рискнули.

Да тоже не заладилось, с самого начала.

Апостол и Захар удачно, по тросу на блоках, перебрались на левый берег Чёрта. А Мыкола рухнул в проталину. У самого берега провалился. То ли толстый, обрубок, то ли трос на блоках поистерся и не выдержал веса хохла.

Метался в майне, кидал свое огромное тело на кромку льда. Кромка ломалась. А течение тянуло Мыколу на стремнину.

Оборвавшийся трос кинули ему в майну.

Выбрался ловко и быстро, мокрый был до нитки. Строго спросил:

– Бушлаты захватили?

Захар ответил:

– Как договаривались.

Гринько выбросил трос в промоину. Чтобы никакого следа не оставалось.

Мы со Стоятелем уже ждали их на развилке.

Я открыл ключом замок на будке. Из-под бушлатов вылез тот доходяга, который помогал грузиться на складе. Размотал тряпки на лице.

Перед нами стояла Зина, лагерная подруга Захара Притулова.

Мыкола из-за пазухи выхватил пистолет.

Захар встал под дуло.

– Убивай и меня! Я без нее не пойду.

Гринько метнул свое тело в будку, быстро переоделся.

Было хорошо слышно, как ревун надрывается в зоне.

– Все, уходим! Надень на нее наручники.

Он выбросил из будки ржавые наручники. И это предусмотрел!

– Поведешь ее сам, как конвоир. Винтовку возьми у Стоятеля. Потом разберемся… Храни Господи!

В будке нашлась шинелька с голубыми, замасленными петлицами, солдатская шапчонка. Захар переоделся. Свой бушлат он надел на Зину, подвернул рукава и заковал ее в наручники.

Так и пошли. Я на облучке, Мыкола в будке с вместе с коробом, в котором его понесут по очереди. Следом Зина Семина под охраной Захара с винтовкой. Замыкали отряд Апостол со Стоятелем.

Скрипели сани по хрусткому насту. Днем снег уже подтаивал, а ночью подмораживало. Никто нас не останавливал. Из лагпункта опергруппа во главе с кумом ушла в противоположенную сторону. А потом и собаки сбились со следа. Его дальше просто не было. Четверых бетонщиков, забившихся под нары, нашли к обеду. Затолкали сразу в БУР. Кум ими занялся. Тут-то и обнаружили более существенную пропажу. Бригадир фаланги Захар Притулов на утренний наряд не явился. И начпрода Гринько хватились. И возчик-доходяга, по кличке Писатель Йорик, за досками не приехал…

Через день лейтенант какой-то, вроде бывший смершевец, в командировку на Дуссе-Алинь приехал из управления. Нашел бункер.

А на лиственнице блок с подшипником.

Тот лейтенант из управы высчитал, в каком направлении мы ушли.

Он сам и рванул за нами в погоню.

Сутки мы, однако, выиграли.

По дороге встретился студебеккер орсовский.

В кабине сидели шофер, из вольняшек, и какой-то снабженец в кожаном пальто. Пялились на нас из окна. Захар со Стоятелем переглянулись. Может, развернуть студебеккер-то? Все быстрее будет.

Гринько из будки глухо скомандовал.

У него там окошечко было, он все видел:

– Если не выйдут, не трогайте. Выйдут – валите.

Не вышли.

Мы их пропустили, съехав на обочину.

Остановились недалеко от разъезда. Уже сильно свечерело. Захар сходил в будку к сторожу, разжился кипятком. Мы поначалу решили костер не разводить. Заодно Захар узнал, что дрезина с двумя проходчиками ушла. Завтра приедут в семь утра. Сторож, конечно, поинтересовался, мол, откуда и куда. Захар объяснил, что сопровождают важную зэчку, политическую, нужно доставить сначала в Ургал, потом в Известковую.

А уж потом другой конвой повезет ее на очную ставку в Комсомольск.

Сторож покивал головой и пожевал губами. Предложил: «Ночуйте у меня в сарайчике, там и печка есть». Захар пояснил, что имеет строгую инструкцию: ночевать только в палатке, глаз с заключенной не спускать.

Сторож оказался настырным: «А лошадь?»

Захар сторожа успокоил: «И овес есть, и попона. Укроем на ночь. Да и оттепель прет…»

Уходя, приметил телефонный провод, протянутый по стволам елок. На ходу ножиком по проводу чиркнул. Может, сторож к телефону и сунется,