Мы с Бель-Илем сходимся во мнении, что победоносная война поможет становлению Людовика: король, подобно фениксу, возродится из пепла и выйдет наконец из тени своего великого деда (слова Бель-Иля, не мои; этот генерал – настоящий поэт) и заявит о себе как о благородном монархе-воителе. Больше Людовика не будут воспринимать как короля, который сражается только с оленями и кабанами.

– Подобная возможность предоставляется раз в жизни, – повторяет Бель-Иль с нажимом. Мужчины спорят уже несколько часов: то, что начиналось с ревизии расходов на армию, переросло в учтивый, но горячий спор. – Мы должны объединиться с Пруссией и заявить о своих интересах, пока Австрия ослаблена.

– Война – это гибель для любой страны! – повторяет кардинал Флёри наводящим тоску голосом. – Вы ничего не понимаете, ни один из вас, юных горячих голов… Вы не переживали войну… и вам неведомо, какие разрушения она с собой несет.

Я с ухмылкой думаю: «Ты-то уж все успел пережить! И все еще продолжаешь жить». Наверное, ему уже лет триста. Мы сидим в уютной внутренней библиотеке, где намного теплее, чем в холодных совещательных комнатах. Я встаю со своего места у камина, подхожу к Людовику.

– Я согласна с Бель-Илем. Права Марии-Терезы на престол очень спорны, и это могло бы стать для Франции отличной возможностью расширить свое влияние в Европе.

– А она что здесь делает? – удивляется Флёри.

– Графиня де Винтимиль всегда рядом со мной, – отвечает Людовик, берет меня за руку и начинает ее поглаживать.

– Говорят, что Францией правит женщина, сир. Всем отлично известно, что баба у власти погубила не одну страну. Не в этом ли причина того, что мы предлагаем воевать с Австрией?

Ну что за глупец! Неужели он действительно полагает, что сможет одержать победу? И пока я нехотя смирилась с тем, что Людовик никогда не отошлет кардинала, меня все равно раздражает то, что Флёри и пальцем не пошевелил, чтобы завоевать мое расположение.

– В хорошенькой головке Полины ума больше, чем у двух десятков лучших генералов, кардинал, и мне хотелось бы, чтобы вы об этом не забывали, – мягко возразил король. – Мы не на военном совете, поэтому я пригласил ее сюда.

Вот так-то! Я борюсь с желанием показать Флёри язык. Если бы мы сидели за столом одни, я бы так и поступила.

– Я соглашусь с мадам де Винтимиль, – говорит Ришелье, отходя от окна, где ему начищали сапоги.

– Что за черт! Кто еще прячется в тени? – раздраженно восклицает Флёри. – Кто еще без приглашения присоединился к нашему разговору? Эй вы там, у двери! Идите сюда.

В комнату шагнул испуганный лакей.

– У тебя тоже есть свое мнение касательно того, развязывать нам войну или нет? – интересуется Флёри. Его голос так и сочится сарказмом.

Лакей, неверно восприняв тон, решил, что кардинал проявляет истинный интерес.

– Сиры, Ваше Величество… – пробормотал он, – знаете, моя бабушка, австрийка из Линца…

– Ах, молчите! – восклицает кардинал.

Я редко видела его таким раздраженным. Глаза вылезли из орбит, а на лбу вздулась и пульсирует большая вена. Все за столом замерли, ожидая, что его хватит паралич и навсегда уничтожит этого жалкого кардиналишку.

– Довольно! – восклицает Людовик. – Кардинал, друг мой, успокойтесь, нет нужды так возмущаться. Правильное решение будет принято… со временем. Подобные вещи с ходу не решаются. Мы должны подумать, все распланировать, взвесить.

«И отложить в долгий ящик», – мысленно добавляю я. Людовик во всем ищет гармонию и согласие и все еще боится самостоятельно принимать решения. Его долго учили верить в то, что окружающие знают лучше, а от подобной привычки сложно избавиться: король что флюгер, который поворачивается в ту сторону, куда дует ветер общественного мнения.

– Но это наш шанс! – горячится Бель-Иль. – Австрией не может править женщина! Мы должны…

– Довольно! Вы разве не слышали, что сказал король? – восклицает Флёри, вена у него на лбу продолжает пульсировать. – Ваше мнение нам известно, но решать в итоге моему… нашему королю.

Я переглядываюсь с Ришелье и понимаю, что хотя бы раз мы с ним полностью сходимся во мнении. Эта война начнется, должна начаться, и, когда это случится, Людовик обретет славу.

* * *

Благодаря моему влиянию Шаролэ теперь редко приглашают ко двору. Людовик сопротивляется, потому что она часть его молодости.

– Именно поэтому вы и должны, – настаиваю я, – порвать с друзьями детства и искать новых товарищей. – Например, генерал Бель-Иль.

Даже в отсутствие Шаролэ рядом со мной коршунами кружат злопыхатели, которые только и ждут, когда же он устанет от меня. Они похожи на тех пчел, когда-то досаждавших мне. Они полностью исчезли из моей головы, но теперь заявили о себе извне в виде злобных и надоедливых придворных.

– Эта Восхитительная Матильда – просто само изящество! Она такая юная и миниатюрная, похожа на ребенка, а не на взрослую женщину… как вы… Вам же уже двадцать восемь, верно? Явно уже не первой молодости!

– А это правда, Полина, что король уже два дня вас не навещал? Я слышала, что всю прошлую неделю он провел с вашей сестрой! Старые привычки тяжело искоренить. Должно быть, вы всерьез встревожились.

– Вы что-то плохо выглядите в последнее время. Совсем скверно. Вы захворали? Наверное, захворали от тревоги? Все из-за Восхитительной Матильды? Я бы тоже захворала, клянусь, просто захворала бы.

Они что, никогда не устают? Они выискивают малейшую трещинку, чтобы превратить ее в непреодолимую пропасть, и до сих пор не могут понять, что я новая мадам де Ментенон. Если бы король был свободен, он, без сомнений, тоже женился бы на мне. Но он женат – королева продолжает с каждым годом все быстрее стареть, становится все отрешеннее, потому что больше не рожает детей. Странно, рождение ребенка – это весьма коварное для любой женщины время, однако, оказывается, даже после одиннадцати беременностей она жива и невредима. Честно говоря, немного несправедливо.

Диана думает, что я о ней забыла, но это не так: я энергично ищу ей мужа. Людовик колеблется – Винтимиль влетел ему в копеечку – и пытается игнорировать мои просьбы, когда я настаиваю на том, чтобы супруг у Дианы был или герцогом, или пэром.

– Но, дорогая, – мягко возражает он, – в королевстве только сорок герцогских титулов. И большинство герцогов уже женаты.

– Но, Людовик, вы же всегда можете даровать еще один. – Ему, к слову, необходимо даровать титул герцога и моему супругу, но я решила, что с этим можно немного повременить. Гораздо важнее выдать Диану замуж и представить ко двору, а два герцогских титула в один год для одной семьи… даже мне кажется, что это слишком.

Людовик, ощетинившись, отстраняется.

– Нельзя даровать титулы налево и направо, – говорит он, обводя взглядом комнату в поисках вдохновения, – как свечи! – Он машет в сторону отвратительной пары на камине – скульптуры кабанов. – Есть определенное количество титулов, и увеличивать его нельзя.