Глаза Тристана пылали.

– Представь себе: через неделю я воткну кол в сердце деспота, а ты перережешь ему горло. Ты и я, мы вместе убьем Короля! Тирания будет уничтожена с помощью нашей… любви.

Героический образ вдохновлял. Слово «любовь» согревало.

– Делая попытки сблизиться в последние несколько недель, я думал, что изучал потенциального союзника. Но обнаружил нечто большее…

Я кивнула. Я ведь тоже хотела использовать парня в своих целях. Но в конце концов чувства одержали вверх над расчетливостью.

Я взяла его ледяную руку в свою.

– Извини. Прости, что обратилась к этому… существу. Я боялась, что ты выдашь меня.

– Не извиняйся. Если б кто-то поставил под угрозу мой план убийства Короля, я бы поступил так же. Долг превыше всего. Ты поступила благородно.

– Я простолюдинка, Тристан.

Юноша сделал шаг ко мне. Его лицо, скрытое тенью, было совсем близко.

– Я говорю о благородстве сердца. Без титулов и условностей. Всего того протокола, в который этикет хотел бы заключить смертных. И я, если позволишь… Люблю тебя еще больше за это, Диана.

– Жанна, – возразила я, не желая слышать из его уст чужое женское имя. – Жанна Фруаделак.

Тристан мягким движением прикоснулся к моим седым прядям, спутанным от ветра.

– Жанна… – повторил юноша с восторгом. – Мой серебряный горностай. Который бегает по крышам и повелевает чудовищем, живущем в подземелье… Мать утверждала, что выбрала меня, потому что я – самый храбрый из братьев. Тот, кто осмелился пойти на медведя. Но, думаю, причина в том, что я – самый независимый в семье, способный выполнить миссию безукоризненно. Только и мне страшно… Медведь ушел без единой царапины, оставив на моем лице шрам. Нетленный в тысячу раз опаснее дикого зверя. Когда придет время встретиться с ним лицом к лицу, хотелось бы быть столь же смелым, как ты.

Мы стояли на вершине маленькой лестницы под чердаком, словно два хищника перед охотой на краю огромной и неизвестной долины. Моя голова закружилась, чувства обострились. От страха кожа покрылась мурашками. Волнение убыстряло стук сердца. Я ощущала тепло, разлившееся по телу. Тристан назвал его пламенем любви, которая разгорелась без нашего ведома.

Губы Тристана приблизились к моим, трепещущим. Мы слились в поцелуе. И я наконец перестала дрожать.

«Я – ЧЛЕН ФРОНДЫ», – радостно напевал внутренний голос, когда я открыла глаза.

В животе затрепетали бабочки при воспоминаниях о Тристане и нашем жарком поцелуе. Лихорадки больше не было, только прилив сил и бодрость. Словно боевой дух друга и наших бесчисленных сторонников, которых, как оказалось, немало в кулуарах Двора, передался и мне. Откинув толстые одеяла, я и себя ощутила бабочкой, готовой выпорхнуть из кокона.

Мама, папа, Валер, Бастьян! Посмотрите на меня: я иду по вашим стопам. Я состою во Фронде!!!

До сих пор я и представить себе не могла, что смогу выжить после нападения на Короля. Считала, что слово «свобода», выгравированное на крышке карманных часиков мамы, лишь мираж. Но теперь мечты о жизни «после» захватили меня. Жизни, свободной от десятины, запретов о невыезде и комендантского часа. Я представляла нас с Тристаном верхом на лошадях в бескрайних лесах и в далеких землях, о которых он мне рассказывал и куда я всегда стремилась поехать. Его одиночество, встретившись с моим, перевернуло все с ног на голову.

За завтраком имя Ля Ронсьера было у всех на устах. Рефекторий гудел слухами о его возвращении. В отсутствие какого-либо другого внятного объяснения его двухдневного отсутствия рассказы о лунатизме, похоже, убедили всех.

Какая-то часть меня хотела поделиться с Наокой, но я поклялась Тристану молчать. Так безопаснее для него, для меня и даже для подруги. У нее с мальбушем и помимо нас достаточно тайн.

В конце дня, после вечернего умывания, я побежала по главной лестнице вниз, сгорая от желания поскорее увидеться с Тристаном в парадном зале.

Голос за спиной остановил меня:

– Диана?

Я резко обернулась.

Поппи. Тоже рано пришла на ужин… Или следила за мной?

– Надеюсь, тебе лучше, – прошептала англичанка.

Впервые со дня охоты, после подчеркнутого игнорирования, она вдруг заговорила со мной. Не хочу знать, что побудило ее. Осталось несколько дней до «Глотка Короля», и все мое внимание должно быть сосредоточено на единственной цели.

– Все в порядке, – сдержанно ответила я. – Еще есть насморк, но он скоро пройдет.

– Та река, должно быть, полна ядовитых миазмов, которые заразили вас с Ля Ронсьером. Как подумаю про лунатизм… Безумие то, что с ним произошло!

– Безумие, да. Но теперь ему лучше, и мне тоже.

Я бы предпочла не говорить о Тристане. Зачем вести пустой разговор, где можно случайно сболтнуть лишнего.

Но Поппи продолжала:

– Мне жаль, что я вела себя так. Когда ты увидела кровь на моем платке, я испугалась…

– Чего? Я не вампир и не собиралась бросаться на него, чтобы заглотнуть целиком.

Я повернулась, чтобы уйти, но девушка потянула рукав моего платья из дамаста.

– Эй, осторожнее! – вскрикнула я. – Все же подарок Короля!

Конечно, мне плевать на платье. Но Поппи могла порвать нежную ткань рукава и обнажить мои шрамы. Она потащила меня под парадную лестницу в укромное место, где хранились ведра и метлы. Здесь мы были защищены от посторонних глаз.

– Я боялась, что ты выдашь меня. Просто холодела от страха. Скажи, ты кому-нибудь рассказала?

В полумраке ее глаза беспокойно сверкали. Она выглядела бледнее, чем раньше. Ни румяна, ни черная подводка больше не могли скрыть бескровную кожу. Очевидно, одноклассница глубоко страдала.

– Никому, – успокоила я.

Черты лица англичанки слегка расслабились, и она наконец выпустила мой рукав.

За стенами школы раскаты набата возвестили о наступлении ночи.

– Спасибо, darling. Я бы предпочла, чтобы учителя не знали, что у меня туберкулез.

Она произнесла название болезни еле слышно, как постыдную тайну. Туберкулез? Я слышала об этом ужасном недуге, разъедающем легкие. На Крысином Холме жители с подобной хворью считались изгоями. Только отец проявлял сострадание к ним, облегчая симптомы легочным порошком, за неимением других средств. Я считала туберкулез болезнью бедняков, а не богатой знати.

– Ты уверена? – пробормотала я, вспомнив хронический кашель девушки, ее бледную кожу и кровавую мокроту, которую она скрывала от всех.

Она кивнула, качнув высоким шиньоном:

– Вся моя семья болеет. У нас не осталось ничего, кроме звучного имени. Наш замок Каслклифф в глубине графства Камбрия ветшает. Зажатый в коридоре скал между Шотландией и Ирландским морем, он совсем заплесневел от влажности. Потому что стоит на болотистой почве, откуда исходит чумное зловоние, заражающее мой народ на протяжении многих поколений.