Оставив коляску в покое, Силач и Мокрый Глаз принялись продавать публике билеты на зрелище.

– Забег тройки! Все крабы в одинаковом весе! – донеслись до Джонатана возгласы Силача.

Мама Лоу выкликал добровольца из рядов зрителей.

– Мне нужен, мне нужен, – вопил он с неизбежной негритянской тоской в голосе, – мне нужен чистый, истинно христианский, белый ребенок, который по-настоящему выполнит свой долг в отношении этих бессловесных тварей и не потерпит надувательства или неподчинения! Это вы, сэр! Я покорнейше рассчитываю на вас!

Его хлыст указывал на Дэниэла, который с полусерьезным всхлипом уткнулся в юбку Джед, а затем, вскочив с места, устремился в конец зала, скрываясь за спинами зрителей. Впрочем, одна из девочек уже выходила на сцену. Джонатан услышал подбадривающие крики двух игроков в поло, аплодирующих ей.

– Молодчина, Сэлли! Поддай им жару, Сэл! Ну, давай! Давай!

Со своего прежнего наблюдательного пункта на балконе Джонатан еще раз взглянул на бар, где, склонившись друг к другу и о чем-то своем вели беседу два парня и их девушки, совершенно игнорируя происходящее на танцевальной площадке, а затем вниманием Джонатана снова завладело пространство, где сидела публика, играл оркестр и чернела пугающая пустота между ними.

«Они появятся из-за террасы», – решил Джонатан. Кусты рядом со ступенями послужат им прикрытием. «Просто стой на балконе кухни», – говорил Рук.

Девочка по имени Сэлли, или Сэл, скорчила рожицу и заглянула в черную корзину. Ударники выдали новую дробь. Сэлли смело сунула в корзину сперва одну руку, потом другую. Под хохот аудитории она почти нырнула в корзину с головой, извлекая оттуда крабов по одному в каждой руке и располагая их рядком у стартовой черты.

Камера Лэнгборна продолжала стрекотать, жужжать и вспыхивать.

Сэлли достала из корзинки третьего краба и поставила наравне с первыми, затем под дружные одобрительные выкрики игроков в поло вернулась на свое место. Сверху донесся охотничий сигнал трубы. Его эхо все еще разносилось по заливу, когда в ночи прозвучал выстрел.

Покинув свой пост, Фриски полуприпал к земле, в то время как Тэбби начал расталкивать зрителей, готовясь стрелять неизвестно в кого.

Даже Джонатан на мгновение замер в поисках стреляющего, пока не заметил Мама Лоу, вспотевшего в тропическом шлеме и победно задравшего к небу дымящееся дуло стартового пистолета.

Крабы начали гонку.

Это случилось очень буднично.

Без шума, криков, причитаний и суеты. Просто голос, так мало напоминающий обычный голос Роупера, приказал Фриски и Тэбби оставаться на месте и пока ничего не предпринимать.

И если вообще что-то в этом было необычного, так это тишина.

Мама Лоу прервал разглагольствования, смолкли фанфары, игроки в поло перестали безумствовать.

Тишина наступала постепенно, как в большом оркестре перед спектаклем, когда самые старательные или самые не уверенные в себе музыканты проигрывают отдельные части партитуры, прежде чем замереть.

Некоторое время ухо Джонатана улавливало только обычные для Хантер-Айленда звуки, различимые лишь тогда, когда люди переставали шуметь: крики птиц, стрекот цикад, плеск воды у коралловых рифов Пингвин-Пойнта, ржание дикого пони у кладбища, металлические удары молота какого-нибудь трудяги на пристани. Потом он вообще перестал что-либо слышать. Наступила тишина, беспредельная и пугающая.

Со своего места на балконе Джонатан заметил двух крепких ребят-профессионалов, которые в начале вечера, покинув ресторан, уехали с острова на новенькой белой «Сигарете». Они двигались, подобно сборщикам пожертвований в церкви, по рядам зрителей, изымая у них сумочки, бумажники, кошельки, наручные часы и мелочь из задних карманов. И украшения. В частности, у Джед.

Джонатан вовремя взглянул в ее сторону и увидел, как она подняла белые руки сначала к одному уху, потом к другому, откидывая волосы и слегка нагибая голову. Затем сняла с себя колье с таким видом, как если бы готовилась лечь с кем-нибудь в кровать. «Никому в наше время и в голову не придет носить на Багамах драгоценности, – говорил Берр, – кроме девочки Дикки Роупера».

По-прежнему все было тихо. Все понимали правила игры. Обошлось без возражений, сопротивления или недовольства – и вот почему. Пока один из этих двоих принимал пожертвования, другой выкатил на всеобщее обозрение коляску, полную охлажденных банок пива и бутылок виски и рома. Посреди бутылок и банок в позе Будды восседал Дэниэл. К виску мальчика был приставлен револьвер. Шла первая из пяти минут, которые Берр назвал пустяком для ребенка его возраста. Возможно, он был прав – Дэниэл улыбался, словно приглашая окружающих порадоваться вместе с ним столь удачной шутке и вздохнуть после жутких крабьих бегов.

Но Джонатан не разделял его веселья. Он ощутил прилив дикой, ослепляющей ярости и почувствовал такую потребность драться, какой не чувствовал с той ночи, когда разрядил «геклер» в безоружного зеленого ирландца.

С этого момента он не мог более размышлять, он действовал. Сколько дней и ночей – в мыслях или подсознательно – он готовил себя к этой минуте, планировал, смаковал, боялся ее. Если они сделают так, логично будет повести себя этак; если будут находиться в этом месте, мне следует быть там. Но он не принял в расчет своих чувств. Вот почему его первая реакция была совсем не такой, какой он себе ее представлял.

Отступив насколько было возможно в глубь балкона, он сбросил поварской наряд и в одних шортах вбежал в кухню, направляясь к кассе, где сидела мисс Амелия, занятая маникюром. Он сгреб в охапку телефон, снял трубку и убедился в том, что знал до этого: линия перерезана. Сдернув скатерть, Джонатан вскочил на центральный стол и вынул длинную неоновую лампу, освещавшую кухню. Затем велел мисс Амелии оставить кассу как есть и немедленно спрятаться наверху. И никаких стонов, никаких попыток спасти деньги, или они явятся за ними!

Проникающий снаружи свет позволял различать предметы, и Джонатан бросился к ящику, где хранились его рабочие ножи. Выбрал самый надежный и побежал назад, но не на балкон, а через посудомойню к служебному входу с южной стороны.

«Почему именно нож, – думал Джонатан, пока бежал. – Кого я собираюсь зарезать?» Но он не бросил оружие. Он был рад тому, что прихватил нож. Мужчина с оружием, любым оружием, дважды мужчина – читай учебник.

Оказавшись на улице, Джонатан продолжал бежать в южном направлении, прыгая и ныряя между столетних кактусов и прибрежных деревьев, пока не достиг края скалы, обращенной к Гуз-Нек. Там, задыхаясь и обливаясь потом, он увидел то, что хотел увидеть: белую моторную лодку, спрятанную с восточной стороны мыса и приготовленную для бегства.

Любоваться этим зрелищем было некогда. Зажав нож в руке, Джонатан бегом вернулся на кухню. И хотя пробежка едва ли заняла более минуты, мисс Амелии этого вполне хватило, чтобы скрыться наверху.

Из неосвещенного окна кухни на северной стороне Джонатан оценил сложившуюся на данный момент ситуацию, и, слава Богу, ему удалось приглушить поначалу обуявший его бешеный гнев. Зрение прояснилось, дыхание стало равномерным, он восстановил относительный контроль над собой.