Наверно и выгнала бы. Да только когда результаты ее анализов пришли, она остыла.

Сели на кухне над бумажками этими, и обе непониманием что делать. И откуда она только берётся онкология эта?

— Спасибо, — выдавливает вдруг.

А я на неё взгляд недоуменный поднимаю.

— Хоть из-за твоей дурости успею правнука понянчить.

И заплакала. И я заплакала. У меня же кроме неё никого больше не осталось. Сколько бы не было между нами непонимания, она — самый родной мой человек.

Понянчить так и не удалось. Смотреть — смотрела. А подниматься с кровати уже не могла.

Так у меня получилось сразу два ребёнка: стар и млад.

Так что про Костю и вспомнить некогда было. Разве что ночами. Когда плакала в подушку, обнимая его чертов шарф, задыхаясь в безмолвном крике…

— Ну, рассказывай, Барсова, — врывается в мое сознание голос Олеси, уже не кажущейся мне такой дружелюбной. — Что там малым в итоге? Аллергия или все-таки ветрянка?

Девушки уже закончили обед, тогда как я так и не притронулась к своей порции.

— Аллергия, — кивает София Барсова, дожёвывая. — Новая домработница по незнанке добавила кондиционер для стирки к его одежде. Вот его и высыпало. Бесит! Не понимаю, чем Костю предыдущая не устроила? Он дома день через день появляется, но влезть обязан.

Вздрагиваю, услышав до боли знакомое имя.

— Кстати, как там наш ректор поживает? — заговорщически шепчет Олеся. — Он случайно не планирует завтра ректорских стипендиатов объявлять?

— Да откуда я знаю! — возмущённо восклицает София. — Он уже несколько дней домой не заявлялся.

Прячу дрожащие руки под стол:

— П-прост-тите, — поднимаюсь со стула, чувствуя, как ноги подкашиваются. — Мне п-пора.

Пячусь, едва, не путаясь в ногах. Разворачиваюсь и, стараясь не бежать, выхожу из столовки.

Хочу сбежать! Немедленно от всего этого сумасшествия!

Туда, где Костя не предаёт. Не пытается сделать меня своей любовницей. Туда, где он только мой. Туда, где у моей малышки может быть этот бесценный негодяй — папа…

Такого места нет. Значит, по крайней мере, я должна сбежать от него!

КОНСТАНТИН

Послушав в трубке длинные гудки, сбрасываю звонок.

Не берет. Наверно ужинают мои девочки.

Быстро стучу пальцами по экрану смартфона:

«Я вас люблю. Позвони перед сном. Я соскучился», — отправляю сообщение.

Вылезая из машины, засовываю телефон в карман. Направляюсь к дому и ёжусь от неприятного порыва ветра. Или это нервное уже.

Постоянно словно в предвкушении чего-то нехорошего. Сам ведь виноват. Сам засунул себя в такие обстоятельства. Придётся разбираться.

— О, ну здравствуй, заблудшая душа! — с порога меня встречает недовольный голос Сони. — Если опять собрался сваливать, то хоть с малым в этот раз поздоровайся. А то в прошлый раз улетел, что он и выйти не успел.

— И тебе доброго вечерочка. Сегодня задержусь.

— Тема, ужин! — кричит Соня.

Слышу топот маленьких ножек, и из комнаты тут же выскакивает маленький проглот.

— Ну, ты-то у нас вечно голодный, — улыбаюсь мальчугану.

— Ты пришёл! — восклицает он, и бросается в мои объятия. — Пошли кушать! А то я с самого обеда ничего не ел.

— Ох, бедняга! И как ты только протянул, — усмехаюсь я, и иду с ним за руку в столовую.

София сразу усаживается за стол, в ожидании, пока ей все подадут.

Невольно представляю, как бы мою просторную кухню-столовую под себя оборудовала Лера. Наверно она бы работала ещё продуктивнее и заполонила бы вест дом своими статуэтками. При этом умудрялась бы и готовить сама. Пусть даже пресловутые макароны. Я бы из ее рук и камень съел.

Хотя зачем заставлять кухню? Я бы ей мастерскую организовал.

— Чего ухмыляешься? — недовольно выдавливает Соня.

— Ничего, — отмахиваюсь я, и мы просто продолжаем молча есть.

Разговоры не в чести в моей семье. Не то, что шумное застолье в небольшой квартирке на другом конце города.

— Дмитрий Николаевич, здравствуйте, — слышу, как в коридоре кухарка приветствует папу.

— Отец пришёл? — шипит Соня.

— Да, у меня к нему разговор есть.

— Почему ты не предупредил? Да и вообще, нельзя было у него встретиться? Ты же знаешь, что он меня до сих пор недолюбливает… — замолкает, когда отец появляется в дверях.

— Приятного аппетита, — невозмутимо строго говорит он. — Костя, заканчивай, жду в кабинете.

— Да я не голоден, — отодвигаю стул и выхожу из кухни вслед за отцом.

Едва разлепив глаза, нащупываю телефон. Лера так и не перезвонила.

Поднимаюсь с кровати и иду в душ. Пока чищу зубы, успеваю дважды набрать ее номер. Не отвечает.

Начинаю волноваться. Они ведь в порядке? Вроде я не слишком рано. Они уже должны быть в саду.

Быстро одеваюсь и спускаюсь на первый этаж. Соня носится как угорелая, как всегда всюду опаздывая. Темка в прихожей ковыряется с кроссовками.

— И зачем было покупать со шнурками, если некому их завязывать, — бормочу я, опускаясь на присядки перед ребёнком. — Давай эти отложим, и возьмём другие?

— Нет, — возмущается Тема. — Мне эти нравятся!

— Упертый, как мама, — вздыхаю я.

Хорошенько расшнуровываю кроссы. Подхватываю маленькую ножку, и обуваю вредного сорванца. Он подтягивает джинсы, заворожённые наблюдая, как я умело управляюсь со шнурками.

Мой взгляд цепляется за пятно на его щиколотке. Синяк? Где-то я подобное видел. Подтягиваю ногу ребёнка к своему лицу и пристальней вглядываюсь в странные очертания. Будто капелька. Довольно бледна, но все же заметная.

В душу закрадывается подозрение, но все же:

— Сонь, а это что у Темы на ноге? — кричу я.

Она всего на секунду выглядывает из кухни с кружкой кофе, и, спрятавшись обратно, кричит в ответ:

— Так родимое пятно же. Единственное наследство от бессовестного деда!

— У папы такое есть?

— А ты и не в курсе, что у родного отца родимое пятно есть.

— Как-то не было надобности подобным интересоваться, — бормочу я.

Поднимаюсь на ноги и выхожу из дома.

Ранее осеннее солнце, слепит глаза. Щурюсь, проглатывая ком застрявший в горле. Неторопливо подхожу к машине. Усаживаюсь на водительское сиденье.

Моя. Ксюшка моя. Как же так, Лерочка? Почему же не сказала? Сейчас и тогда? Почему не позвонила мне и не высказала в сердцах, какой я козел ей ребёнка заделал, а сам в свою Москву укатил?