Дело в том, что у нас с Костей остался нерешённый вопрос. Ответ на который я знать не хотела. Вернее, хотела, но боялась получить.

Вся эта глупость со спором — ничто. По сравнению с истинной причиной нашего разрыва.

Но я ещё не готова. Хочу хоть немного побыть счастливой.

Может, никогда и не буду готова. Если, как он клялся, действительно ВСЕ осталось в прошлом.

Бездумно улыбаясь, наблюдаю, как Костя прикручивает выдранный шпингалет. Что-то бормочет себе под нос, но я особо не вникаю. Просто наблюдаю за ним.

— Ничего-ничего. Сейчас разберусь со своими… и заберу…

Все эти дни я словно в каком-то волшебном кино. Будто со стороны наблюдаю, как этот строгий мужчина со своей обаятельной улыбкой прет как танк прямиком к моему сердцу.

Я думала, забыла. Считала, что выкинула его из головы. Надеялась, что возненавидела… Ан-нет. Оказалось это не так-то просто. Даже с предателем.

Вот блин. Опять я ступила на эту скользкую дорожку. Сама ведь обещала простить. Так и нечего бередить! Пройдёт немного времени, тогда обсудим и расставим все окончательно на места.

Из комнаты выходит Ксюша. Моя кандидатура теперь ее мало привлекает. У неё теперь есть папа.

— Пап!

— Да, Мандаринка?

— Я вот твою рубашку принесла, — и улыбается во весь рот.

— Спасибо, маленькая помощница. Я почти закончил. Ты, я смотрю, очень торопишься?

— Галина Петровна будет ругаться, если я опоздаю!

— Никто никуда не опоздает, вот смотри на часы, видишь стрелка большая…

Костя начинает объяснять нашей маленькой, но чрезмерно умной дочке, как обращаться с часами. Не забывая попутно вкручивать саморезы в дверь. А я к косяку привалилась и наблюдаю за ними. Снова, будто кино смотрю. А в глазах слёзы стоят.

— Готово! — выпрямляется Костя.

Быстро моет руки и натягивает предложенную Ксюшей рубашку.

Уже через несколько минут наше семейство выходит из подъезда.

— Куда? — останавливает нас Костя, когда мы с Ксюшей по привычке сворачиваем к тропинке, ведущей прямиком к саду. — В машину.

— Кость, да тут идти-то…

— Вот если мы будем ходить туда-сюда, то точно опоздаем. В машину, — повторяет он повелительным тоном.

Сдерживаю улыбку. Теперь я вообще ничего сама решать не могу? Не то, чтобы я сильно расстроена. Меня наоборот успокаивает нахождение за его широкой спиной.

Ксюшу нам пришлось сдавать вдвоём. Ведь я обещала, что если Костя ещё раз приедет, то проводит ее прямо в сад. И если до этого он несколько дней не выходил из нашей тесной квартирки, так как болел, то теперь уважительные причины закончились.

Но и Ксюша не обманула. Она действительно не стала плакать, когда уходила в группу. И мотивировала этот феномен так:

— Так ведь я плакала, потому что боялась, что ты одна остаешься. А теперь ты не одна.

С лучезарной улыбкой помахала нам рукой, и стала громогласно оповещать других детей, что сегодня она пришла с папой. А я сбоку-припёку. Ладно, папина популярность тоже рано или поздно угаснет.

Усмехаясь, сажусь на переднее сиденье чёрного, наглухо затонированного внедорожника. Ей богу, будто он не ректор, а бандит какой-то.

Моя рука тут же оказывается в плену сильных пальцев. Поворачиваюсь к Косте и замечаю на его губах примерно такую же задумчивую улыбку.

— Чего? — интересуется он.

— А ты? — ещё шире улыбаюсь я.

Он подтягивает мою руку в своей к губам. Целует мои пальцы:

— Сам не знаю. Кажется, это просто счастье вынуждает улыбаться. Я и подумать не мог, что может быть… вот так, — почему-то осекается.

Отворачивается к окну и прочищает горло. Я понимаю. Сама в такой же болезненной эйфории.

Костя нажимает на кнопку, и машина начинает утробно рычать. Осторожно выезжаем с парковки у сада.

— Сколько пар у тебя? — спрашивает, вырулив на дорогу.

— Две.

— Хмм… А прав не появилось случайно?

— Нет, — усмехаюсь я. — Да и зачем они мне? Я на этом звере, ещё и по Москве, ездить не намерена.

— Значит, такси возьмёшь.

— Глупости. Я могу сама о себе позаботиться…

— Я уже понял, что ты можешь. Обойдёмся без дальнейших демонстраций. Отныне о вас забочусь я. И завязывай уже отстаивать свой авторитет на каждом шагу. У тебя все равно ничего не выйдет.

— Почему это? — усмехаюсь я. — У меня-то в этой семье опыта побольше и…

— Глава сменился. Можешь свой опыт отложить на полочку и выдавать порционно и исключительно в рекомендательной форме.

— О, как скажете, господин ректор, — я усмехаюсь с его сосредоточенного лица.

— Ты не рассказала, что там с бабушкой? — неожиданно спрашивает Костя.

Тяжело вздыхаю:

— Я же тебе ещё тогда говорила, что она не очень здорова. Долго понять не могли. Потом диагностировали… — замолкаю, заметив, как большая рука сжимается на руле. — Кость, ты чего?

— Я понять не могу, — слышу, что злится, слова буквально просачиваются сквозь сжатые зубы, однако пальцы, что все еще сжимают мою ладонь, принимаются осторожно поглаживать кожу. — Неужели я настолько тебя обидел, что даже оказавшись в полной ж…

— Ты ведь не хочешь прямо сейчас об этом говорить, — одергиваю я мужчину, будучи сама не готова к тяжелому разговору. Не так.

Он нервно выдыхает. Поворачивается к боковому окну, пока мы стоим на светофоре. Видимо с мыслями собирается.

— Кость, — тихо бормочу я, и, придвинувшись к мужскому плечу, кладу на него голову, — мы же договорились. Все осталось в прошлом.

Ещё один резкий выдох. Светофор переключается на зелёный. Костя поворачивается, мельком целует меня в макушку, и трогается с места. Прикрываю глаза от удовольствия.

— Ой, Кость, — спохватываюсь, когда мы уже подъезжаем к универу, — куда ты едешь?

— Так в универ же, — непонимающе подтверждает мои догадки Костя. — Чего всполошилась?

— Останови сейчас же! — требую я. — Мы ведь не можем явиться туда вместе!

— Глупости. Пока мы внутри машины, нас никто не увидит.

— Рано или поздно мне же придётся выйти?

— Даже если так, нас уже точно кто-то мог видеть вместе.

— Ну, то можно спихнуть, якобы ректор великодушно помог немощной студентке. А вот если мы утром вместе приедем…

— То я тоже помог немощной студентке, — Костя смеётся, а мне вот не до смеха.

— Чем интересно?

Игнорируя мой протест, Костя паркует машину на площадке у главного корпуса. Дергает ручник, и поворачивается ко мне: