Несправедливо обвинять ее в том, что жизнь из нее сделала грешницу. Она просто слабая, поддалась капризам тела. Не каждый может устоять. Но разве правильно судить человека за слабость? Ты видишь, как она несчастна? В душе эта женщина раскаивается. Ведь мы с тобой понимаем ее душу.

Йешуа сдержанно дотронулся до запястья Марии:

– Ты умная, Мария.

Она стушевалась:

– Речь сейчас не обо мне, Йешуа. Погляди на нее и на тех, кто хочет ее крови. Все ждут твоего слова.

Йешуа посмотрел в глаза грешницы, и та на шаг приблизилась. Мария отступила. Грешница робко придвинулась еще.

Гурьба сзади всколыхнулась и вновь загомонила, фарисеи и книжники недовольно забухтели:

– Ты не слушаешь нас!

– Забыл Закон, бродяга!

– Не почитаешь Закон!

– Забить камнями потаскуху!

– Камнями, камнями, – подхватила толпа, и руки зашарили под ногами.

Голос Марии потонул в этом гуде, но Йешуа расслышал:

– Это несправедливо. – Она беспомощно оглянулась, ища хотя бы одно доброе лицо.

Йешуа сжал зубы, понимая, что еще мгновение и толпа станет неуправляемой, откинул назад волосы и пружинисто поднялся на ноги.

Гул толпы стал слабеть, люди впились взглядами в его худое лицо.

– Кто среди вас чист и безгрешен, как Бог, – громко разнесся его голос, – пускай первым бросит в нее камень! – Он стоял перед толпой уверенно и твердо, налившись жаром и силой.

Толпа дрогнула и начала редеть.

Йешуа вытер со лба пот. Медленно опустился на прежнее место, оперся локтями о колени, молча наблюдая за людьми.

Книжники и фарисеи тихо выпустили из легких воздух, втянули головы в плечи, попятились. Ударил под селезенку. Кто нынче безгрешен, кто? Где найти такого?

Гурьба показала спины.

Последним поковылял фарисей с побитым оспой лицом. Все крутил головой, пытался куражиться, но получалось жалко.

Муж блудницы неуверенно дернул жену за одежду, потоптался и, вихляя задом, изгибаясь и приседая, засеменил прочь.

Перед Йешуа остались двое: перепуганная грешница да взволнованная Мария.

Он выпрямил спину:

– Некому тебя судить, женщина, – развел руками.

Та робко вздрогнула, заглянула ему в глаза, всхлипнула и облегченно зарыдала во весь голос, закрывая лицо руками:

– Спасибо тебе. Прости меня.

Йешуа грустно качнул головой:

– Я не судья тебе, – сказал негромко. – Теперь ты сама можешь судить себя.

Грешница хотела что-то сказать еще, но новый всплеск рыданий не дал этого сделать. К ней подбежали женщины, подхватили под руки и повели из храма.

Йешуа перевел глаза на Марию, ему хотелось смотреть на нее, но произнес он другие слова:

– Я не удерживаю тебя, Мария. Выбирай любую из дорог и иди по ней. У всякого человека свой путь. Ты молодая и красивая, можешь стать богатой и знатной, жить в Риме в доме римского патриция.

Мягкая усмешка коснулась губ Марии, заставив ее на минуту поскучнеть: подобные слова она слышала не единожды, они уже набили оскомину. Набрала полной грудью воздух и выдохнула:

– Люди говорят, ты умеешь видеть прошлое и будущее. Но если так, то почему не видишь, что я уже знала богатство дома вельможи? Йешуа согласно кивнул, не отрывая глаз от ее лица:

– Я вижу, Мария, ты стоишь перед выбором, и это нелегкий выбор.

Мария с решимостью вскинула подбородок:

– Разве тебя останавливают трудности? – спросила с напором. – Почему же думаешь, что я испугаюсь? Женщина не рождается воином, но ее выносливости может позавидовать любой воин. Не прогоняй меня, я не доставлю хлопот и не подведу тебя.

Он чуть помедлил и, чувствуя, что все больше поддается ее обаянию, ответил:

– Делай, как решила. Пусть произойдет то, что должно произойти.

Глава шестнадцатая

Обман

Утро было пасмурным.

Натянув джинсы, кроссовки и светло-желтую майку, Зовалевская отправилась к дому, где снимали квартиру Ромб и Хвост.

Серый асфальт улиц, серая дымка в небе и серые невзрачные тени домов не прибавляли настроения.

Ехала молчком, задумалась. Сворачивая с улицы во двор, едва не наехала на старуху в темной кофте и куцем головном уборе. Резко вывернула руль, затормозила. Старуха посмотрела свирепо, погрозила кулаком, сердито пригнулась и торопливо суматошно шагнула к тротуару. Зашаркала по нему подошвами, локтями расталкивая людей.

Девушка въехала в запущенный двор, припарковалась у подъезда, сквозь лобовое стекло глянула на окна и открыла дверцу.

В мрачном подъезде подошла к потертой двери, тихо прислушалась и громко отрывисто постучала. Ждала долго. Наконец щелкнул замок, проскрипели петли. В щель просунулось недовольное женское потасканное лицо. Глянуло сонно, прожужжало:

– Чего надо?

Зовалевская, не отвечая, носком кроссовки толкнула полотно двери. От удара дверью лицо исказилось от боли, взвизгнуло, отшатнулось. Зовалевская шагнула через порог и увидала голую девицу с обвислыми формами. В нос ударил устойчивый запах перегара и пота. Зовалевская поморщилась.

Из комнаты донеслось мужское бухтение. Она прошла туда. Ромб и Хвост лежали на раздвинутом диване. Увидав ее, изумленно раскрыли рты от неожиданности. Потерли глаза. Сон исчез мгновенно. Тела напружинились, приняли сидячее положение.

Голая девица, почуяв соперницу, юркнула мимо Зовалевской к дивану и вклинилась между подельниками.

Хвост первым пришел в себя. Загоготал. Но наткнулся на глаза Зовалевской, оборвал смех, притих и обмяк.

Она покривила губы, щелкнула застаревшими крашеными шпингалетами окна, распахнула створки, впуская свежий воздух.

Ромб неестественно оживился. Столкнул с дивана голую девицу и вытолкал ее на лестничную площадку, не обращая внимания на визг. Потом облизнулся и по-кошачьи двинулся к Зовалевской. Но и он споткнулся о ее взгляд и бочком прибился к стене со старыми выцветшими обоями.

Девушка подхватила с пола одежду приятелей, бросила им:

– Одевайтесь! Приглашаю перекусить! – Она ощущала, как из нее перла необъяснимая сила, принуждая подельников подчиняться.

Серое утро начинало разгуливаться. Подул слабый ветер.

Полутемный подъезд остался за спиной.

Ромб и Хвост гуськом прошлепали к машине, послушно влезли в салон. Зовалевская села за руль, тронула авто.

Через десять минут оказались на грязной улочке с редкими табличками на домах. Зовалевская остановилась у дома под номером шесть. С торца висела невзрачная вывеска: «Забегаловка», а под нею – узкая металлическая не первой свежести дверь с болтающейся ручкой. Через эту дверь вошли в небольшой, но блистающий удивительной чистотой и светом зал. Пол под ногами был в розовой плитке, стены – в картинах, потолок – в росписях и лепнине. Вдоль стен прямоугольные столики с белыми скатерками, стулья в розово-белых чехлах с бантами.

За столиками сидели завсегдатаи, потягивали пиво и вино. Один столик свободен. Навстречу выбежал прыткий, с родинками на носу и верхней губе официант. Услужливо изгибаясь, проводил к этому столику:

– Мы всегда рады новым посетителям, особенно ранним. Ранних первых