Жорж прятался за разбитой лодкой, пока глаза не привыкли к чернильной темноте. Набежавшие с моря облака закрыли луну. Интуиция подсказывала, что нужно подождать и посмотреть, охраняется ли заграждение. Показался джип, он медленно проехал по пляжу, развернулся и поехал обратно в город. Когда шум мотора стих, Жорж кинулся к воде, в которой исчезала колючая проволока, и зашел в море. Был отлив, вода едва доходила до пояса. Ноги погрузились в мягкий песок, пластинку он держал на уровне груди. Без особого труда Жорж перебрался на другую сторону. Море не пугало его, наоборот, холодная вода вселила в него восхитительную бодрость. И не нужна ему никакая помощь, подумал он, чтобы добраться домой. Он тихо подкрался к первым домам, пригибаясь, как зверь, и скользнул в неосвещенный переулок. Немного передохнул, вылил воду из ботинок и пошел по лестнице к улице Аджами. Здесь Яффа еще пахла, как прежде, только привычные звуки отсутствовали. На пустых улицах царил страх, не слышно музыки, лишь тихие обрывки слов доносились из домов. На арабском. Впереди показались двое мужчин, и он спрятался за покореженной машиной. Они говорили на непонятном Жоржу языке, и, когда проходили мимо, он разглядел винтовку за плечом одного из них. Арабы затаились по домам.

* * *

Его дом выглядел как и всегда. Только розы в палисаднике отцвели. Синие ставни были открыты, но в комнатах не горел свет. Подул прохладный ветер, и Жорж невольно вспомнил о нищих, которые раньше приходили сюда, зная, что всегда получат от Мариам кусок хлеба, сыр и апельсины. На такого нищего, должно быть, походил сейчас он сам, если бы кто-то посмотрел на него из окна дома. Он открыл ворота, тихо прошел через палисадник и заглянул в окна. Все тихо. Входная дверь заперта. Жорж достал из кармана брюк ключ, который принес с собой, и вставил его в замок. Сердце колотилось в груди. Он подергал округлую ручку, но ключ не поворачивался. И тут заметил следы взлома на дверной раме. Очевидно, кто-то пытался силой вышибить дверь. Замок висел криво. Теперь достаточно было навалиться на дверь плечом, и путь свободен. Жорж проскользнул внутрь и тихо притворил за собой дверь. Не стал включать свет. В квартире витал странный запах. Родной запах его дома, который ни с чем не спутать, но вдобавок сигаретный дым – а Жорж не курил – и что-то резкое, возможно, запах капустного супа. Диваны стояли как всегда, даже ковер был на своем месте. Здесь явно не побывали мародеры. Жорж прошел дальше и вдруг заметил, что у него дрожат руки, его это даже возмутило: неужели он может бояться здесь, в собственных стенах? И все же кровь стучала в ушах. Он открыл дверь на кухню. Вот откуда исходил этот сильный запах. Такой еды здесь еще никогда не готовили. В раковине грязные тарелки, тут же валялись чужой джемпер и газета на иврите. Жорж прошел в гостиную, окна которой выходили на море. Его руки скользнули по английскому книжному шкафу, который он сам однажды внес в дом. Внутри стояла медная менора. Все его книги пропали. В слабом свете, падавшем снаружи, он заметил пустую стену. Там, где между расписными настенными тарелками висели фотографии его родителей, детей, бабушек и дедушек, теперь не было ничего. Он осторожно провел рукой по стене… и почувствовал, что гвозди все еще торчат там, где он их когда-то вбивал. Отсутствующие, мелькнуло у него в голове, и он почувствовал, как изнутри что-то рвется наружу. Я присутствую, хотелось ему закричать, видите, вот я, как грабитель в собственном доме! На журнальном столике стояла пепельница, полная окурков. Жорж подошел к дивану, заметив там книгу, и взял ее в руки. Детская книжка. Снеговик в красном колпаке и с морковным носом, сверху – непонятные ему кириллические буквы. Почувствовав комок в горле, Жорж положил книгу на место, точно так же, как она лежала. Затем повернулся и заглянул в темную комнату. Его бил озноб. Если у них есть дети, значит, они скоро вернутся, подумал он. Если он офицер, то, значит, носит оружие. Надо было принимать решение: остаться до прихода его незваных гостей или исчезнуть в ночи, как вор. Он посмотрел на пустую стену. Чего ожидал бы от него отец? Что сделала бы Мариам?

Жорж подошел к окну, где раньше стояло его большое удобное кресло, теперь оно пропало, и повернулся к маленькому дамасскому столику, который все еще был на месте; постепенно из темноты проступили очертания английского граммофона. Он потрогал трубу, ручку, звукосниматель… все в порядке. Возможно, эти люди слушали музыку. Их музыку. Он вытащил из конверта пластинку Умм Кульсум. Пусть это будет небольшой привет семье, подумал он. Поставит пластинку, включит громкость на полную и исчезнет в саду. А потом будет наблюдать снаружи, как Умм Кульсум станет рассказывать людям из страны снеговиков о стране, в которую они ненароком забрели, и о людях, в чьих постелях они теперь спят. Пусть ее голос будет преследовать их даже во сне. Но потом он решил иначе. Он положил пластинку обратно в конверт и схватил обеими руками граммофон. Умм Кульсум оказалась зажата между его грудью и громоздким предметом в его руках. Он пошел к дверям – Амаль должна получить свой подарок.

Жорж пересекал гостиную, когда различил снаружи приближающиеся голоса. Мужчина и женщина. Он замер и прислушался. Они говорили друг с другом на чужом языке – возможно, на русском или болгарском. У него еще было время сбежать через окно другой комнаты. Но что-то внутри восставало против этого. Он уже не был тем человеком, который бежал девять месяцев назад, чтобы защитить жизни своих близких. Они бежали, и смерть настигла их, а их дом все еще стоял. Дом, который он заново отстроил с отцом, когда британцы разрушили его. Это не Жорж решил остаться, наблюдая, как открывается дверь. Это велел ему голос отца. В комнату вошла женщина. К плечу ее приник спящий ребенок. Следом за ней – мужчина, рука которого потянулась к выключателю. Женщина вскрикнула, увидев незнакомца, стоящего посреди комнаты с граммофоном в руках. Муж выхватил из кармана пальто пистолет. У него было широкое лицо и мускулистое тело. Он не проявлял никакого страха, и, к своему собственному удивлению, Жорж тоже был совершенно спокоен.

– Ахлан ва сахлан, – сказал Жорж. – Добро пожаловать.

Пистолет, который незнакомец направил на него, был не первым оружием