…– Люся, на сегодня ты свободна! – с криком ворвалась в дом Мария. Ей не терпелось расколотить вдребезги маску. Но не при Люсьен.

Домработница выскочила из спальни с испуганным видом. Пока Стасик спал, она, вместо увлекательных занятий типа уборки и глажки белья, взялась изучать Машин гардероб.

Увидев гардероб Марии, ведущие ТВ-программы «Снимите это немедленно!» покрылись бы нервными пятнами. Но Люся сумела отыскать достойную вещь – кожаный костюм рубинового цвета. «Наверное, подделка», – прошептала Люсьен, разглядывая лейбл «MaxMara».

Костюм был куплен Машей три года назад. Тогда она вдруг (впервые) увлеклась идеей тотального преображения, покрасила волосы, сделала макияж, приобрела шмотки и автомобиль. Теперь дорогая вещь покоилась в пакете, задвинутая в угол шкафа. Вероятно, Мария убрала костюм с глаз долой, чтобы не расстраиваться. Втиснуться в красивый наряд при ее объемах было нереально.

Амуниция, рассчитанная на неполных пятьдесят килограммов, не пускала в себя Люсины накопления (53 кг). Домработница перестала дышать, втянула живот. Брюки застегнулись, хотя пояс больно врезался в талию.

– Ничего, пару дней поголодаю, – решила Люся. – А в принципе он и сам растянется. Кожа ведь.

Для маскировки Люся вложила в пакет махровую простыню. А на другой полке она обнаружила – тоже в пакете – эффектную меховую куртку.

– Вау! – восхитилась Людмила. – Ну, понятно! Этот зверь тоже вряд ли налезет на Машины жирные телеса!

Куртка доходила до талии и отлично смотрелась с кожаными брюками.

– Ох, и повыпендриваюсь! – мечтательно закатила глаза Люсьен.

Она представила, как отправится в кино или кофейню, как будет идти, покачивая бедрами. Наверняка с ней захотят познакомиться. Да, на улице к ней часто приставали парни. Но только в том случае, когда претендент подходил к Люсе сзади. Стоило рыцарю обежать добычу и заглянуть в лицо девушки, весь его пыл почему-то мгновенно улетучивался…

Услышав, что пришел босс, Людмила начала поспешно стаскивать с себя обновки. Она быстро затолкала вещи в пакет и спрятала его под кровать.

– Ты что такая красная? – удивилась Маша.

– Ой, да я тут пыль вытирала под кроватью! Столько накопилось! И я застряла. Еле выбралась. Уже не такая гибкая, как в молодости.

– Я отпускаю тебя домой. Иди.

– А я собиралась котлеток нажарить!

– Не надо, дети все равно у бабушки.

– Так Илья Кузьмич любит.

– Ничего, обойдется. Люся! Топай домой!

– А это вы забрали маску, Марь Анатольна? Висела, висела, и на тебе, исчезла.

– Какая ты наблюдательная. Да, я.

– А зачем? Илье Кузьмичу она нравится. Зачем вы ее убрали?

– Раньше ты говорила, что маска страшная и Рекс ее боится.

– Но Рекса-то теперь нет. А Илье Кузьмичу она очень по душе. Он прямо-таки стоит и любуется, я видела. И рожи ей корчит!

(Да, случалось. Майор милиции Здоровякин пару раз не удержался и ответил на молчаливую гримасу маски. Ну и конечно же совершенно ненароком рядом оказалась Люся. Куда без нее!)

– Повторяю в последний раз. Ты свободна. Хватит задавать мне вопросы!

Люсьен обиженно поморгала, но через пять минут уже стояла у дверей. Маша удивленно проводила взглядом ее сумку.

– А я тут одеяло синтепоновое прикупила, – объяснила Люся размеры багажа. – У нас дома такой холод, такой холод!

– Ладно, до свидания!

– Всего хорошего, Мария Анатольевна…

Выпроводив домработницу, Маша достала молоток, расстелила газету и принялась крошить керамическое изделие. Ее глаза горели ненавистью и вожделением, ноздри раздувались.

Она увлеклась и совершенно забыла придумать оправдание своему поступку. Когда в двери зашевелился ключ (Илья!), она быстро свернула газету, сунула ее в мусорное ведро и выскочила в прихожую.

– Ты чего это с молотком бегаешь? – изумился Здоровякин. Он с подозрением оглядывал жену. Та разрумянилась, волосы растрепались.

– С молотком? – Маша озадаченно посмотрела на свою руку, сжимающую инструмент. – А, ну это… Тараканы. Представляешь? У нас появились тараканы. Вот. Борюсь. Пять штук уничтожила!

Здоровякин аккуратно изъял орудие убийства и поцеловал жену в потный лоб.

– Машечка, – сказал он нежно. – Как я по тебе соскучился… А тараканов я лучше сам. Тапочком.

«А как же любовница? – растерялась Мария. – Он по мне соскучился! Ага, любовницы стало мало. Теперь и жену подавай! И все-таки… Неужели подействовало? Едва я расколотила маску, Илья сразу же изменился… Вот она, победа! Триумф воли! Да здравствует…»

– Кстати, а куда подевалась масочка? – строго осведомился Илья, рассматривая пустую стену. – Неужели разбили? Маша! Отвечай!

«Я скоро разучусь говорить», – поняла Анастасия.

Круг ее общения ограничивался продавцами поселкового рынка и магазинов – там она покупала продукты. Обмен фразами «Сметана свежая?», «Возьмите вырезку, не пожалеете!», «Мне – два килограмма яблок» вряд ли относился к разряду полноценных коммуникативных актов.

Но Атаманов с ней не разговаривал! Он шуршал в мастерской, колотил грушу, бренчал на гитаре. Он уезжал в город и возвращался. Он был преступно молчалив и вовсе не желал позабавить себя беседой с Настей.

Чудесный вечер с фейерверком канул в прошлое. И вновь – равнодушное молчание, холодный взгляд, устремленный мимо Настиного лица.

Настя превратилась в опытного ловца бабочек. Она караулила с сачком, выжидала. Ее трофеями являлись мимолетная улыбка Атаманова, случайно оброненное им слово. Настя бережно запечатлевала в памяти эти моменты. Они были драгоценностями, извлекаемыми из тайников души в сумерках, когда тени на снегу становились фиолетовыми и грусть до краев наполняла Настино сердце. Что же ей оставалось? Она вспоминала, как Атаманов вдруг улыбнулся ей, спускаясь по лестнице, и назвал «кенгуренком». Как прижал к себе, наблюдая за беснующимся в небе фейервеком. И это было мгновение счастья – яркого, ослепительного. Но таких мгновений было ничтожно мало.

«Как я попалась, – возмущалась Анастасия. – Ну почему я такая зависимая! Почему я не живу своей жизнью? Теперь вся моя жизнь – это он…»

Помнится, бегство из города и лесное уединение планировались в качестве тайм-аута для Настиного сердца. Здесь она должна была привести в порядок мысли и чувства. Но все обернулось иначе. Настя вновь ввергла себя в рабство, полностью подчинив душу художнику. Проклятый Атаманов лишил ее остатков самоуважения. Она презирала себя за неспособность вырваться из клетки, прутья которой были выкованы из обаяния Андрея, его мужской привлекательности.