Мне требуется немало времени, чтобы ответить.

– Я зациклилась на другом.

Теперь уже ему требуется немало времени, чтобы сказать:

– А сейчас?

Интересно, он догадывается, что я имею в виду его самого? Или же думает, что это Бретт? В мозгу всплывает вопрос: может, он проявляет интерес к моей личной жизни из вежливости, просто чтобы поддержать разговор? По отсутствующему выражению его лица и монотонной бубнежке наверняка ничего сказать нельзя. Может, он говорит со мной всего лишь как с другом, как в те времена, когда он в возрасте четырнадцати лет запал на Иоланду Харрис и мне пришлось терпеть его бесконечные разглагольствования о том, какая она крутая, а потом придумывать, как им помочь поговорить?

Но вот опять высовывает голову все та же надежда – в самый неподходящий момент, когда я этого совсем не хочу.

Скажи хоть что-нибудь.

Но я ничего не говорю. Он тоже. Просто аккуратно складывает в рюкзак остатки упаковки от перевязки и встает:

– Не знаю, как ты, но я ужасно хочу есть. Давай разобьем лагерь.

Следующие полчаса он проводит, устанавливая в гроте наши палатки. Я тем временем нахожу снаружи у входа место для медвежьих сейфов, а потом огибаю скалу, отхожу чуть дальше и обнаруживаю несколько спрятанных в кустах укромных мест, подходящих для туалета под открытым небом. Уступ узкий, но протяженный – не одну милю в длину, – и теперь, видя это расстояние собственными глазами, я благодарна, что мы не пошли сегодня дальше, потому что моя лодыжка начинает жалобно ныть.

Я подбираю несколько сухих деревяшек и тащу их в пещеру. Леннон установил наши палатки рядом друг с другом и теперь вытаскивает светильники на светодиодах с дужкой наверху под ладонь его руки. Потом показывает, как подвешивать их за дужку к петле на потолке палатки. Эти крохотные светлячки отлично освещают внутренности наших палаток, и мне в подкрадывающемся мраке наступающих сумерек становится уютнее.

Пока я разворачиваю спальник и копаюсь в рюкзаке, Леннон отправляется набрать побольше хвороста и растопки. Потом находит несколько небольших камней и выкладывает их по кругу вокруг ямы для костра, чтобы огонь не вырвался за ее пределы. После чего объясняет, как складывать веточки в форме пирамиды, что лично мне кажется делом весьма мудреным, если учесть целый миллион правил касательно растопки и того, какой толщины должен быть хворост. Однако мне нравится, что он рассказывает все так подробно и точно. Мне предоставляется честь поджечь сухое дерево, и после пары неудачных попыток – для этого требуется больше кислорода – костер наконец разгорается. Меня охватывает… чувство удовлетворения.

Подбросив в него побольше дров, Леннон устанавливает свой портативный гриль, ставит на огонь кастрюльку и отмеривает точное количество воды, необходимое для того, чтобы залить кипятком пару пакетов с замороженной едой. Никогда еще бефстроганов не вызывал у меня такого восторга. По правде говоря, он вообще никогда не вызывал у меня никаких чувств, но, когда мы наливаем в упаковку кипяток, запах идет просто удивительный.

Больших валунов, на которых можно было бы посидеть, как у того водопада, здесь нет, поэтому мы расстилаем на земле у костра клапаны от палаток, а в качестве столов используем медвежьи сейфы. Когда же с ужином покончено, вытираем влажными салфетками комбинированные ложки-вилки, чтобы сэкономить воду. Леннон подбрасывает в огонь еще немного дров, мы садимся и любуемся закатом. На небе уже проглядывают звезды, и я испытываю в душе безумную радость оттого, что он предложил здесь остановиться.

– Ну как ты? Болит? – спрашивает он и смотрит на мою ногу, которую я вытягиваю перед собой.

Устроиться удобно на земле не так-то просто.

– Ноет. Да и опухоль пока не спала, – отвечаю я. Он поднимает мою ногу и подносит к своим коленям:

– Давай положим ее сюда, и я посмотрю.

Я неуверенно кладу задник кроссовки ему на бедро, он внимательно осматривает повязку на моей лодыжке:

– Думаю, все будет нормально. Единственное, ее не надо снимать, – говорит он и не дает убрать ногу, мягко кладя на колено ладонь. – Если поднять ее выше, быстрее спадет опухоль.

– Или поможет гнусной слюне этой змеи попасть мне в кровь.

– Она и так туда уже попала.

– Ну тогда отлично.

– По сути, это и есть главная проблема, когда речь идет об укусах неядовитых змей. Болезнетворные бактерии. Ты не знаешь, чем она в последний раз лакомилась, а ведь ей на зуб могло попасться что-нибудь зараженное или гнилое.

– Это ты так пытаешься выбить меня из колеи?

– Типа того, – улыбается он. – Мне нравится, когда на твоем лице появляются гримасы ужаса. Они выдает каждую твою эмоцию. Ты же ведь знаешь об этом, правда?

– Неправда.

– Правда. Я могу читать тебя как открытую книгу. Его слова меня немного смущают, да и потом, почему он до сих пор держит на моем колене ладонь?

Нет, я не жалуюсь. От этого меня охватывает… приятное чувство.

– А вот я тебя читать совсем не могу, потому как ты невыразительный.

– С таким лицом я обычно играю в покер.

Я смеюсь:

– Игрок в покер из тебя никудышный. Помнишь, как мы с тобой его осваивали? В тот вечер ты продул мне кучу печенек «Орео».

С Адамом, отцом Леннона, я провела совсем немного времени, потому что обычно не он приезжает в Мелита Хиллз, а сын сам ездит к нему в Сан-Франциско. Однако время он времени он все же наведывается в наш городок, а в свой последний приезд минувшим летом захватил с собой колоду игральных карт и огромную коробку печенья «Орео», чтобы делать ставки. Мы расположились за обеденным столом. Санни и Мак и резались в «Техасский Холдем» до первого часа ночи. Маме пришлось перейти через дорогу, чтобы меня забрать, потому что я отключила на телефоне звук и даже не думала, что уже так поздно. В итоге она тоже сыграла пару партий в покер, пока в два часа ночи не позвонил папа и до нас не дошло, что мы вляпались.

– И повеселились же мы тогда, – улыбается Леннон. – Помню, я так ржал, что даже потянул на боку связки.

– А мы от этого расхохотались еще больше.

– Твоя мама тогда сорвала куш, помнишь? Весь выигрыш достался ей. Кто же мог знать, что она так круто играет в покер?

Я тогда тоже удивилась. Как же шумно она выражала свой восторг, когда выиграла. Думаю, что перебудила своими победоносными криками добрую половину соседей.

– Твой отец веселился до упаду, вырядившись в костюм крупье, раздающего в казино карты при игре в покер, и не забыв присовокупить к нему зеленый козырек. Когда он что-то делает, то выкладывается по полной, да?

Лоб Леннона прорезает морщинка.

– Да, – тихо произносит он.

В коридоре у Санни и Мак висят в рамках фотографии Леннона и Адама во взаимодополняющих друг друга костюмах для Хеллоуина, выполненных в мельчайших подробностях. Картонная коробка из-под молока и печенье. Бэтмен и Робин. Марио и Луиджи. Серфер и акула. Люк Скайуокер и Йода. Это продолжалось долго – началось, когда Леннон был еще ребенком, а закончилось в тот год, когда я поселилась на Мишн-стрит. Леннон слишком вырос, чтобы ходить на Хеллоуин по соседям, а Адам уехал в какое-то панковское турне.