— Да, снилась гадость какая-то.

— Переживаешь, матрос, — заключил моряк. — Вот и снится дрянь всякая. Мне тоже что-то непотребное сниться стало, как списали меня. Тебя, видать, тоже списали или, того гляди, спишут.

— Того и гляди, — произнёс Мякин. — Да, наверное, того и гляди.

— А ты, матрос, не боись, не дрейфь. Ещё найдёшь себя. Молодость и дана для того, чтобы себя найти.

За окном забрезжило. Наступал новый день. Клиническое народонаселение по-разному провело эту ночь, но день, наверное, встречало в основном одинаково — с радостью и надеждами на лучшее.

Моряк и Мякин затихли в ожидании медсестры с утренним приветствием и первой процедурой — измерением температуры тела пациента.

— Доброе утро, — энергично произнесла вошедшая к ним медсестра. — Как соизволили почивать?

— Вот, матрос, дождались и мы приятного обхождения, — произнёс моряк и ответил: — И вам, красавица, доброго, а почивали мы в целом нормально, спали по очереди: один вахтует, другой спит. Так незаметно и вас дождались.

— И зачем же такие вахты? — улыбаясь, произнесла медсестра. — Я в любом случае вас бы навестила. Вот, держите термометры — температурку измерить. — Она вручила лежащим пациентам градусники и добавила: — Поднимайтесь, господа мужчины, скоро завтрак, да и я минут через десять забегу к вам.

— С нетерпением будем ждать! — пробасил моряк. — Мы красавиц всегда ждём с нетерпением.

— Тогда ждите с нетерпением, — ответила сестра и скоренько удалилась.

— Ну что, матрос, будем жить и здравствовать! Объявляется всеобщий подъём!

Мякин сунул термометр под мышку и остался лежать.

— Ну полежи, полежи, матрос. Я пока зайду в туалет, — пробурчал моряк. — А потом твоя очередь.

«Очередь из одного человека», — подумал Мякин и закрыл глаза. Он представил себе, как возвращается в контору после госпиталя и как конторские встретят его. Раиса, наверное, обрадуется и скажет: «Мякиша, бедненький, как ты похудел! Кормили тебя, наверное, плохонько». Вихрастый попросту подумает про себя: «Ну, слава Богу, начальство заявилось». Бородач никак не отреагирует. Сухо поздоровается и отвернётся, да ещё сделает вид, что ему всё равно, есть начальник или его нет. Худая женщина криво улыбнётся и сквозь зубы произнесёт: «Поправились, а мы уж заждались вас».

— Вставай, матрос, гальюн освободился, — услышал Мякин и открыл глаза. Он вытащил термометр, взглянул на шкалу и убедился, что температура у него нормальная.

— Да брось ты, матрос, горевать! Иди обмойся, взбодрись, капитаном будешь! — Моряк после душа с воодушевлением потирал себе спину полотенцем и энергично прохаживался по палате. — Сейчас камбуз к нам прибудет — подхарчимся.

Мякин встал и пошлёпал в туалет. Он тщательно почистил зубы, аккуратно побрился. Минут пять стоял под тёплым душем и вышел из туалетной комнаты, уже когда тарелки с завтраком стояли на тумбочках.

— Прошу приступить к завтраку! — повелительно произнёс моряк и уселся у своей тарелки.

— Приятного аппетита, — тихо сказал Мякин и расположился у своей порции каши. Запив овсянку киселём, он залёг в постель и, закрыв глаза, подумал:

«Надо бы выбираться отсюда. Сон вроде бы появился, голова не шумит. Моряк, конечно прав, а то замуруют, как крысу в трюме, и не выберешься отсюда».

— Ну что, матрос, подхарчился и спать? — пробасил моряк.

— Да так, просто полежать, — ответил Мякин.

— Что-то к нам эта молодуха за градусниками так и не зашла! — проворчал моряк.

— Не зашла — забыла, наверное, — согласился Мякин. — Они здесь некоторые сильно забывчивые. Как будут лечить, если забывать будут?

— Да, матрос, от забывчивых добра не жди. Вот у нас случай был, — продолжил моряк. — Если хочешь, изложу.

— Пожалуй, да, — ответил Мякин. — До обхода врачебного, — он взглянул на часы, — ещё почти час.

Моряк встал, всласть потянулся, крякнул, схватился за бок и произнёс:

— Вот холера её… привязалась. Грызёт иногда, сил нет!

— Да, — согласился Мякин и, не зная как отреагировать на моряцкую болезнь, добавил: — Пройдёт.

— Может, и пройдёт, — ответил моряк и осторожно сел на кровать, бережно разместил грузное тело и начал свой рассказ: — Так вот, был у нас случай. Я тогда ещё салагой служил. Под утро отправили нас на катере провиант доставить на остров. Старший матрос за главного, а я и ещё один салага — в помощники к нему. Погрузили провизию, инструкции получили, то есть приказ подробный, как действовать. Влезли мы на катер, и тот второй молодой — и чего это его дёрнуло, ещё мотор не завели — враз от причала оттолкнулся. Старший тихонько обругал его по морскому — и к движку. Тыр-тыр — не заводится. То ли соляра захолодилась за ночь (в ту ночь подморозило маленько), то ли в движке непорядок образовался. Дёргает старший свои железки, а движок даже не фыркает. Старший занервничал, салагу этого аж за борт хотел спихнуть — так нервы у него расшатались. Не положено катер толкать от причала, мотор не проверив. В обычное время оно бы и ничего, а там обстановка серьёзная была. Враждебные силы на том берегу расположились. Попади к ним — беды не оберёшься. Стоит этот салажонок, испуганно затаился на корме, молчит, понимает, что инструкцию не сублёл, то есть забыл совсем, что и как делать на малом судне. Старший дёрг да дёрг, движок пытается оживить, а я стою и нервно соображаю. Ну, рассветёт через час-два, прибьёт наш корабль могучий к вражьему берегу — и хана нам всем, морякам отважным. У нас две винтовки да автомат, а у них — и пулемёты, и артиллерия. Весёлая картинка вырисовывается…

Моряк тихонько встал, водички попил, будто успокоиться хотел, нервы усмирить от рассказа своего. Снова расположил тело своё в горизонтальный вид и продолжил:

— Старший у движка колдует, а мы сидим, сильно расстроенные приключением этим. Катерок наш течение легонько в темноту несёт и, похоже, не в нашу сторону. Молодой совсем сник, головой крутит вокруг и к предрассветной тишине прислушивается, боится на растерзание к врагам попасть. По покачиванию посудины нашей чувствуем: далеко от берега унесло нас, а движок молчит и на нервную работу старшего никак не реагирует…

Приостановил свой рассказ моряк, как-то задумчиво вздохнул и мечтательно заметил:

— Эх! Было времечко молодое, а сейчас уже не то, эмоции не те — мало радуют.

— А чего ж не радуют? — оживился Мякин. — Заслуженный отдых — разве это плохо?

Моряк молчал почти минуту, потом встал, прошёлся по палате, потрогал свой больной бок. Видимо, боль прошла и он осторожно покачал торсом туда-сюда.

— Видите ли, молодой человек, — назидательным тоном произнёс моряк. — Доберётесь до преклонного возраста — тогда и посмотрим, как вы отреагируете на него.

— На кого? — машинально спросил Мякин.

— На заслуженный отдых, — сердито ответил моряк.

Мякин,