– Он цыган. Летом две тысячи девятого они всей семьей, а может, и табором, не знаю, устроили в больнице скандал. В результате вызывали полицию.

– А в чем было дело?

– Операция девочки, наверное чьей-то дочки или внучки, прошла неудачно. – Майкл замолкает и берет мою руку: – Ее оперировали в отделении нейрохирургии.

Кажется, это было в июне или июле две тысячи девятого. Помню только, что стояла жара.

– У меня на работе неприятности, – сообщил Тэд убитым голосом. – Серьезный промах.

Не помню, чтобы он когда-нибудь прежде говорил о своих промахах. Жаль, что я тогда слушала его вполуха. Потому что собирала вещи для мальчиков. По списку. Им предстоял поход на приз герцога Эдинбургского – в Атласские горы, всей школой.

Тэд пришел домой необычно рано и лег на кровать. Узел галстука был расслаблен, рукава рубашки закатаны.

– И что за промах, дорогой? – спросила я, роясь в шкафу в поисках шерстяных носков, более удобных для туристических ботинок.

– Оперировали девочку с синдромом Гурлер. Ну, деформация скелета и прочие радости. Короче, у нее был горб.

Он говорил медленно. Я думала, что это от усталости. День был тяжелый. Потом заглянула в список: крем от солнца, широкополые шляпы и вязаные шапочки. Ведь ночью в горах холодно.

– Синдром Гу́рлер… да-да, припоминаю, – я посмотрела на него и снова повернулась к шкафу. – Лизосомная болезнь накопления. Аномальный недостаток фермента, когда продукты метаболизма накапливаются в позвоночнике и печени. – Удивительно, что я до сих пор помнила кое-что, хотя экзамены сдавала много лет назад.

Кажется, в тот момент Тэд вскочил с кровати и заходил по комнате.

– Оперировал Мартин, с моего разрешения. Куда денешься, ему нужно приобретать опыт. И операция прошла неудачно.

– Жаль, – сказала я, не отрывая глаз от списка. Затем добавила к стопкам на кровати пару толстовок.

– А теперь получается, что виноват я. Тем более что это случилось во время моего дежурства, – он сел на край кровати и спрятал лицо в ладонях. – Дело может дойти до суда.

– Какой ужас, дорогой. Бедные родители. Но ты не виноват, и это можно будет легко доказать, – я села рядом, взяла его руку, продолжая думать, не забыла ли чего из списка.

– Но меня будут обвинять. Морально и юридически.

Он убрал руку, и я встала.

– Я почти закончила, дорогой. За ужином поговорим об этом. А пока посиди, постарайся успокоиться.

Но пока я заканчивала собирать вещи и возилась с ужином, ему позвонили и вызвали в больницу. Так что пришлось ужинать одной. А потом он больше об этом не вспоминал, и все забылось.

– Это была операция, в неудаче которой обвиняли Тэда? – спрашиваю я, хотя знаю ответ.

– Да.

– Выходит, он тогда был прав.

– В чем?

– Помнишь, год назад я нарисовала схему расследования в виде кругов? Так вот, я тогда показала ее Тэду, а он предложил добавить желающих отомстить. Например, пациентов или их родственников, затаивших обиду, потому что их якобы неправильно лечили. А если операция закончилась со смертельным исходом или уродством, тогда вообще пиши пропало. Я в этом сомневалась, и, получается, зря.

Я встаю, чтобы позвонить Тэду. Он отвечает почти сразу.

– Я уже тут все закончил. Скоро выезжаю. Хочу взглянуть на фотографию.

– Хорошо.

– Если это он, то тогда все произошло по моей вине.

Я завершаю разговор и поворачиваюсь к Майклу:

– Ты тоже предлагал мне составить список недоброжелателей, но, кроме отца Джейд и мужа Ани, я больше никого вспомнить не смогла. Да и они оказались ни при чем. О Йошке тогда не могло быть и речи.

Меня начинает знобить, так что стучат зубы. Может, заразилась от Тэда? Майкл наливает мне бокал виски, затем идет готовить ванну. Горячая вода снимает озноб. Он обнимает меня, целует, притягивает ближе, но заниматься любовью сейчас не время. Я засыпаю, а когда пробуждаюсь, его рядом нет. Снизу доносится голос Тэда. Я сижу в смятении, не веря, что могла заснуть. Потом встаю и, преодолевая головокружение, спускаюсь вниз. Голова горит.

Тэд, увидев меня, ахает:

– Ты ужасно выглядишь, Джен!

Майкл обнимает меня за плечи и ведет к креслу. В камине горит огонь, комната прибрана.

Тэд замирает. Смотрит на меня, потом на Майкла и мрачнеет, видимо что-то осознав.

Майкл протягивает ему фотографию. Тэд всматривается в нее.

– Да, это один из них. Почти все время сидел с девочкой. Своей сестренкой.

Я смотрю на него, не в силах произнести ни звука. В голове стучит, перед глазами мелькают красные всполохи.

– Он сидел там почти постоянно, – повторяет Тэд, повернувшись ко мне. В его голосе страх. – И он был у тебя на приеме?

– Да, – отвечаю я еле слышно. – А что случилось с той девочкой?

– Я хотел рассказать, но тебя это, кажется, не интересовало.

Ну да, правильно, я вроде как тоже виновата. А может быть, я и впрямь виновата?

Тэд смотрит на Майкла:

– Нам нужно что-то срочно предпринять. Теперь, когда мы узнали…

– Прямо сейчас мы предпринять ничего не можем, – спокойно перебивает его Майкл. – Кроме того, что уже делает моя группа. Устанавливает местонахождение этой семьи. А вас я попрошу как можно подробнее рассказать, что тогда случилось.

Тэд наливает в мой пустой бокал немного виски, выпивает залпом и садится у камина, повернув к нему лицо. Его пальцы по-прежнему сжимают фотографию.

– Это было примерно полтора года назад. В нашу клинику положили ребенка, девочку. Цыганку. Ее сопровождало все семейство, они едва помещались в палате. Я еще подумал, какая девочка счастливая.

– Счастливая? – удивляется Майкл. – Но ведь она была больна.

– Счастливая в том смысле, что они все ее очень любили. Дедушки с бабушками, родители, дяди с тетями и остальные. Она сидела у кого-то на коленях и улыбалась, – он на секунду замолкает. – Но девочка была калекой, и они просили избавить ее от этого.

– И какую роль во все этом играл Йошка? – спрашивает Майкл.

Тэд молчит, разглядывая фотографию.

– Насколько я понял, он был ее старшим братом. А может быть, дядей. Кроме того, в этой семье Йошка всеми командовал. И все его слушались.

Я тщетно пытаюсь вспомнить, как он вел себя в моем врачебном кабинете.

– Вы объяснили им, что это за операция? – спрашивает Майкл, раскрывая блокнот.

– Да, – Тэд кивает. – Я рассказал им, что будет, если оставить ее в таком положении. Девочке угрожал паралич конечностей. Но излечение тоже было связано с большим риском.