Дорсет, 2011

Тринадцать месяцев спустя

В ванной после слива воды остаются маленькие камешки, черные и коричневые. Иногда они впиваются в кожу ног, и я их чувствую, когда надеваю туфли. Но сейчас я их замечаю и слежу, когда они исчезнут в сливном отверстии.

После ванны я выхожу из дома позвонить. Говорю тихо, поднеся мобильник ко рту, потому что окно в комнате Тэда открыто, и он может услышать. Ожидая ответа Майкла, я наблюдаю за черным паучком. Он свешивается на паутинке с садовой стены, качаясь, как маятник. Маленькая блестящая бусинка.

Майкл слышит мой голос и удивленно спрашивает:

– Что-то случилось?

– Тэд еще здесь, – говорю я, пальцем отталкивая паучка к стене. Он стукается о камень.

– Понятно.

– Он приехал больной, так что…

– Тебе пришлось за ним ухаживать, – заканчивает Майкл.

– Он рассказал кое-что о Наоми, чего я не знала. Оказывается, она воровала в больнице лекарства.

Несколько секунд он молчит, потом снова тихо произносит:

– Понятно.

– Это когда она летом работала в лаборатории Тэда. Однажды забыла сумку, и он нашел там флакончики с кетамином, – говорить мне было трудно, не хватало дыхания.

– Почему он так долго молчал?

– Говорит, что рассказал тогда полицейским, но они, видимо, не обратили внимания.

Паук торопливо ползет по камню, ищет, где спрятаться.

– Но тебе он об этом не рассказал.

– Не хотел нагружать меня фактами, не относящимися к делу.

– Значит, кетамин? – спрашивает Майкл, помолчав пару секунд.

В этот момент все пространство деревни заполняет размеренный звон утренних церковных колоколов. Эти звуки напоминают мне о том, что существует мир, где светит солнце, люди отдыхают среди аккуратно подстриженных лужаек и собираются на воскресные трапезы.

– Тэд использовал его для анестезии подопытным крысам. Наоми имела к нему доступ. Он ей доверял.

Паук исчез. Должно быть, я пропустила момент, когда он нырнул в щель между камнями.

– У наркоторговцев кетамин сейчас в большом ходу, – медленно произносит Майкл.

– Но Наоми этим не занималась. Только Эд.

– Я постараюсь выявить пользователей, – продолжает Майкл, не обращая внимания на мои слова.

– Каких пользователей? Тэд сказал, что она взяла только несколько флакончиков для приятелей.

– Можно не сомневаться, что это не школьники. Думаю, ее приятели намного старше. Жаль, что теперь уже мы не можем проверить ее контакты.

Услышав последнее слово, я вздрагиваю. Обычно врачи употребляют его по отношению к половым партнерам пациентов, подхвативших хламидию, гонорею или что-то похуже. Неизвестным, способным заразить отвратительной болезнью.

– По крайней мере теперь мы знаем, что означает буква «К» в ее дневнике, – говорит Майкл.

А я-то думала, что это сокращение от курсовой работы. Боже, какая наивность!

– Я выезжаю к тебе, – заканчивает Майкл. – Буду через два часа. Надо поговорить с Тэдом.

– Жду, – отвечаю я. Хочу сказать еще что-то значительное, теплое, но не нахожу нужных слов. И просто добавляю: – Насчет нас он не знает.

– Ему не обязательно все знать.

И не только ему. Если о нашей связи станет известно, то Майкла могут отстранить от дела или вообще уволить. Я об этом боюсь даже думать.

Закончив разговор, я опираюсь рукой о стену. Она холодная и шершавая. В темных трещинах, наверное, полно пауков, которые редко вылазят на поверхность. По дороге в коттедж мои ноги оставляют на покрытой снегом траве четкие следы. Судя по рассвету, день сегодня должен быть солнечный. Я выпускаю Берти. Он бегает кругами по саду, как щенок, катается в траве.

На кухне Тэд варит кофе. Он теперь не такой, каким приехал. Посвежел и, кажется, даже немного поправился. На стуле рядом приготовлено пальто, у его ног – небольшой чемодан. Встретившись со мной взглядом, он отводит глаза, как провинившийся ребенок. Затем протягивает мне кружку кофе, берет свою и произносит, поспешно, словно боясь, что я его прерву:

– Она тебя любила.

А вот это зря. Мне совсем не нужно слышать от него такое. Я обхватываю ладонями кружку и прислоняюсь спиной к стене. В окно светит солнце, делая заметными пыль и пятна на полу.

– Я много раз поступал неправильно, – продолжает Тэд с небольшой запинкой.

– Как именно? – я достаю из буфета овсянку, насыпаю в кастрюльку.

В моей жизни многое тоже было неправильно. Много бесплодных ожиданий, чего-то очевидного, что я не замечала.

– Мало бывал дома, – отвечает он. – Вечно занят…

Надо же, как для него все просто. Разве Наоми пропала, потому что он был вечно занят? А остальное, что он делал или не делал, не важно?

– Ты подавал ей дурной пример, – я заливаю овсянку водой, и руки у меня подрагивают от злости. – И она, видно, решила, что можно ни с кем из нас не считаться.

Тэд слегка пожимает плечами.

– Если ты имеешь в виду Бет, так я еще раз говорю: Наоми о ней не знала. Я был осторожен. – Он молчит, затем добавляет, будто это как-то связано с его предыдущими словами: – И между нами действительно все кончено. – Он подходит, смотрит через мое плечо в кастрюльку. – Добавь молока. Будет лучше.

– Скоро приедет Майкл, – я отступаю назад и добавляю в кастрюльку еще полчашки воды.

Он хмурится.

– У меня завтра несколько операций и нужно ехать – осмотреть пациентов. А после, я думал, мы могли бы…

– Мы говорили по телефону, – сообщаю я, помешивая кашу. На него не смотрю. – Его насторожил случай с кетамином.

Я накладываю овсянку в тарелку и ставлю перед ним.

– Раз так, я подожду, – произносит он, глядя на меня.

В воздухе чувствуется напряжение, которое создают непроизнесенные слова.

– Пойду немного поработаю, – говорю я и выхожу из кухни, закрыв за собой дверь.

В это время года нужные мне цвета подбирать очень сложно. Я решила выйти за калитку, может, что-нибудь разгляжу в живой изгороди. Но далеко идти не приходится. Прямо у ворот мой рукав цепляется за стебель розы с замерзшим бутоном. Я отцепляюсь, и бутон оказывается у меня в руке.

В пристройке он немедленно отображается на плотной белой бумаге. Лепестки темные, туго закрученные, на краях чуть отвернуты, так что виден следующий слой – розовато-лиловый. Дивный контраст в соседстве с темно-коричневым. Вначале я кладу розовую краску, затем покрываю ее черной и достигаю нужного эффекта – глянцевого пепельного.