— Тебе не стоит сомневаться в моих силах, Саян, — его голос перестал обволакивать и ласкать, и стал жестким, непримиримым, упрямым. — Клевр убил создателя врат. Это мой недочет — я недооценил его силы, но ты должна в меня верить.

— Не вмешивайся, Рой, — упрямо повторяю я, поднимаясь с земли и встречаюсь с ним взглядом. От его боли, что наотмашь бьет по нервам и сердцу, тяжело дышать, но я справляюсь с голосом и говорю почти ровно, без запинки. — Живи обычной жизнью, забудь нас, не приближайся к вратам — тебе не справиться.

Последнюю фразу я сказала зря — он разозлился даже больше, чем, когда я его оттолкнула. Его магия сконцентрировалась над головой в виде черной грозовой тучи, а молнии недвусмысленно давали понять, что мужчина на грани.

— Живи обычной жизнью, Саян? — прогрохотало вокруг, словно Рой в миг превратился в могучего исполина, способного передвигать горы и менять направление рек. — Да я десять, Тьма в глаза, лет только и пытался «жить обычной жизнью»! Я десять лет пытался забыть тебя, но не в моих силах изменить Судьбу. Ни одна женщина не смогла затмить тебя, моя дрохия, хоть они и пытались…, и я пытался. Я твой хранитель, Саян, а ты — моя Судьба, и это не изменить. Смирись, потому что я не могу не пытаться помочь тебе.

Надрыв, с которым он говорил, притупил остроту той боли, что я почувствовала, когда он упомянул других женщин, но я быстро справилась с ревностью, злостью, растерянностью от собственных чувств — я не имею права претендовать на его вечные любовь и обожание, тем более я сама выбрала свою дорогу (пусть и под напором магии королевской крови).

— Ты мало знаешь о Судьбе, Рой, — я создала между нами прозрачную стену, чтобы он не мог подойти ко мне теперь, когда я поняла, что нужно делать, чтобы освободить мужчину от себя (и королевская кровь, магия, память услужливо мне продемонстрировали все действия по шагам, чтобы я, не дай Мать всех дрохов, не сбилась где-нибудь).

Первая нить рвалась жестко, болезненно, почти по живому. Будь она осязаемой, то кровоточила бы, как самая настоящая рана.

Рой не понял, что я делаю, а только почувствовал обжигающий удар отката, когда нить порвалась и два конца ее вернулись к владельцам, то есть к нам. Я зашипела, а он покачнулся, но в следующий момент рванул ко мне, и только незримая стена остановила его…едва не рухнув под напором силы и отчаяния.

— Не смей, Саян! Ты не имеешь права отнимать у меня эти чувства!

Я же смотрела в его глаза и молча продолжала рвать нити, связывающие меня и мужчину. Судьба — это не приговор. Были в истории дрохи, которые даже после разрыва связи остались рядом и, наконец, увидели Истинное пламя, которое скрывала магия Судьбы. Ирония магии: если бы не мистические нити Судьбы, связавшие двоих, они бы раньше поняли, что созданы друг для друга.

Спасибо тете Каммей — просветила, когда остальные требовали от меня, чтобы я всеми силами попыталась уговорить Роя привязать врата. Даже ценой своей жизни.

— Живи, Рой, — почти молю я, понимая, что в этом сне я не могу сказать слишком много, не могу поведать свои боль и сожаления о том, что повернуть все вспять невозможно. — Ты не мое Истинное пламя, а я уже не твоя Судьба. Ты свободен от ноши хранителя, и вправе сам выбирать свой путь… Живи вместо нас, Рой…

***

Империя Бранвер, Долина Врат, время: через два года после памятного сна императора Аллароя Леонидаса Первого.

Алларой стоял перед вратами и мрачно выводил кровью руны на мраморе перед створами. Лишь бы не ошибиться, а то он просто сгорит от стыда.

— Руну чуть круглее, ваше величество.

Опять эта коза его учит — просто позор на его императорскую голову. Черноволосая и синеглазая оглобля, которая даже на значимый ритуал умудрилась прийти в каком-то шелковом черном балахоне и с черным гримом на глазах и губах, словно она только-только с репетиции студенческого спектакля, что ставят уже несколько месяцев как раз к летнему солнцестоянию.

Алларой только зубами скрипнул, а ответил совершенно не то, что просилось на язык.

— Вы, Беатрис, должны меня подпитывать магией, если мне правильно помнятся ваши обязанности, а не учить меня рисовать руны.

— Пф, — зараза даже не думала тушеваться, — если вы и в прошлый раз РИСОВАЛИ руны, то не удивительно, что у вас до сих пор ничего не вышло.

Вот ведь бескрылая Тьма, совершенно никакого почтения к императору, а ведь он ее и учиться направил в школу, когда она чуть не подпалила почти пол столицы, «нечаянно» разозлившись на соседского мальчика, который заляпал грязью ее и без того запачканное платье. И во всей империи ввел обязательные экзамены для магически наполненных детей на самообладание перед обязательным обучением в школе. Для нее, между прочим, чтобы она научилась сдерживать свой взрывной характер, и смогла учиться. И в Университете специально создал направление по передаче магии, лишь бы у нее была возможность пополнить свои знания и получить диплом. А у нее ни капли пиетета, даже мысль не закрадывается, что его, вообще-то, благодарить нужно за то, что она может фыркать, заметив оплошность императора в небольшом отклонении в написании руны.

— Сотрите уже это черное убожество, что на ваших губах, — не выдержал Алларой, дописывая второй ряд рун. Как ни странно, а злость не влияла на твердость руки и память — руны получались на удивление ровными и правильными. — Если вы вздумаете этими губами передавать мне магию, то моя смерть будет на вашей совести, правда, недолго.

Девушка недоуменно посмотрела на мужчину, нахмурила свои смоляные брови, которым как раз ретушь и не нужна была, а затем… расхохоталась.

Коза — она и есть коза.

— Вы что, думаете, я вас целовать буду? Да моя мама умрет от разрыва сердца, если об этом узнает — сразу же решит, что меня на месте развеяли по ветру, чтоб не мучилась на суде. Я вас просто напрямую подзаряжу и все — без лишних нежностей.

— Вы сами-то слышите себя, Беатрис? — Алларой разозлился так, что скоро пар из ноздрей повалит, как у его знакомых дрохов по ту сторону врат, когда они его впервые увидели. — Как вы собрались напрямую передавать магию — это самый энергозатратный вариант, и он выжжет вас до дна.

— Это ваши магистры до дна могут себя выжечь, потому что у них дно резерва на самой поверхности, —