Вот, блин, феминистка хренова!

— Корона вместе с троном передаются по мужской линии.

— Салическое право! — вдруг вспомнил я научный термин, и как бы утверждающе как бы зыркнул на Лерку, но та смотрела в потолок, и зырканье моё пропало даром.

— Фалическое право! Вечно вы — мужики — всё под себя гребёте! — чё то Лерка разошлась… — Типичный ваш мужской шовинизм!

— Не фалическое, а салическое, — поправил я, и тут же на ум пришла цитата, не помню из кого: — Негоже Лилиям прясть!

— Мужлан!!!

— Феменистка!

Буф! Это в меня салфетка прилетела. Увернуться я не успел. А когда уже запоздало дернулся было назад, то, не удержавшись на стуле, грохнулся на пол роняя ножи и вилки. Падение моё было громким, и Лерка на секунду даже испугалась. По крайней мере, глаза у неё стали большими-большими, а обе ручонки она мгновенно поднесла ко рту, вероятно в страхе и ужасе за мою бесценную жизнь. Ну, я надеялся, что в страхе за мою жизнь.

— Сань, а, Сань. Ты как? Живой? Не ушибся? — Лерик и вправду казалась очень напуганной, тем более, что упал то я как раз из-за неё.

— Живой, но не весь! И страшно травмирован, — простонал я, старясь выглядеть умирающим.

— Трепло!!! — она резко выпрямилась, и гордо вскинув подбородок отвернулась. Но ненадолго. Девушка молча наблюдала, как её низвергнутый сокурсник медленно, нарочито медленно поднимается с пола, медленно, с гримасой невыразимых страданий на лице выпрямляет спину, как тяжело выдохнув, изобразив вселенскую скорбь и покорность судьбе наклоняется, чтобы поднять поверженный стул. Глаза её гневно сверкнули и сузились, так щурятся люди, которые собираются сказать что-нибудь обличительное.

— А Екатерина Вторая? — этим вопросом она в дребезги разбивала мою теорию салического права.

— Во-первых, к тому времени она уже стала императрицей Всея Руси, поскольку была женой действующего императора Петра III, которого, кстати сказать, и свергли в результате дворцового переворота, приведшего её на трон. Разницу чувствуешь? Да, и ещё, как раз это вот и не всем понравилось. — Я перевел дух и собрался продолжать…

— Сань, а вдруг здесь как-то не так?

— Чего тут не так? — не то что бы я снова чуть не упал, но удивился сильно.

— Ну, ты сейчас всё что рассказывал, это про Россию, а её здесь нет. — Напомнила Лерка. — Сибирия какая-то. Вот вдруг в ней всё как-нибудь не так. Вдруг по-другому?

А что здесь может быть не так? В смысле, на столько не так, чтобы прям уж совсем по-другому? Ведь в нашем мире в одной только Европе была целая куча государств, и везде, что характерно победило салическое право. Или что-то на него похожее. Ну, старшинство по мужской линии. Разве что в Англии… Ну, так у них вечно всё не как у людей.

— А что здесь не так-то? — спрашиваю по здравому размышлению.

— Ну, не знаю… — пожимает плечами Лерка. — Вдруг по-другому как-то.

Я даже не пытаюсь понять, что ей не нравится. Бессмысленно. Человек сам не знает, что, но что-то может быть не так как у нас. Блин! Да тут всё не так! Электричества нет! Телефонов нет! Голландии нет! Да что телефонов?! России и той нет! Конечно, здесь всё по-другому! Всё! А не ЧТО-ТО!

— Лер, слушай, — говорю по возможности нейтральным тоном. — Мне показалось, или у Заподловского какая-то знакомая фамилия?

— Имеешь в виду известная? — Лерка тоже перестала мечтать.

— Ну, да! Мнишек!

— Я, походу, тоже раньше где-то слышала. — И Лерка начинает копаться в воспоминаниях. — Может, он открыл что-нибудь? Или изобрёл?

Я тоже тщетно пытаюсь вспомнить, чем знаменит наш барон, но…

— А может, это не он! — говорю. — А папа его или дедушка!

— Или внучатый племянник! — грустно предполагает Лерка.

— Или бабушка его. — Предлагаю я совсем уж абсурдную версию, чтоб Лерку подначить, а то, видишь ли, мужики всё под себя гребут.

— Да! Точно! — вдруг подпрыгивает Лерка. — Марина Мнишек!

Я не припомню такого имени, поэтому спрашиваю:

— И чё она сделала?

— Что-то про радиацию, — неуверенно говорит Лерка. — Или нет…

— Про радиацию это Резерфорд, Нильс Бор, Ферми, по-моему… — пытаюсь вспомнить про Марину Мнишек.

— Кибальчич. — подсказывает Лерка.

— Кибальчич. — повторяю я. — Нет! Не Кибальчич, а Келдыш. И этот… Сахаров. Отец водородной бомбы.

— Водородной? — переспрашивает бывшая сокурсница. Хотя, может, и тут вместе учиться будем.

— Водородной. — Уверенно повторяю я.

— А там радиация есть? — с сомнением уточняет Лерка.

— Спрашиваешь! — честно говоря, я очень удивлён, что она этого не знает. — Ты «Годзиллу» с Жаном Рено смотрела?

— Это старый что ли?

— Нет, не старый, а с Жаном Рено.

— Ну, я и говорю — старый. — раздражённо повторяет Лерка.

— Лера, а ты вообще в курсе, сколько снято фильмов про Годзиллу?

— Три?

— Тридцать три! — выпаливаю я, а потом думаю, что всё-таки по-больше, но пойдёт.

— Да ладно! — думает, прикалываюсь.

Не стал ей доказывать свою правоту, потом как-нибудь.

— Ну, вот в том фильме, где с Жаном Рено, там же в самом начале показывают взрыв водородной бомбы, а потом яйца игуаны какой-то. С понтом, вон, смотрите, что ваша радиация наделала!

— И чё?

А, правда? И чё?

— Ну, ты же про радиацию спрашивала!

— Саша! Я про Мнишека спрашивала! А ты мне про Годзиллу за чем-то начал!

Вот как с ней разговаривать?! Про Мнишека она спрашивала! Про Марину Мнишек. А кто она, кстати? Да, хрен с ней!

Перестав думать о радиации, возвращаюсь к доеданию экологически чистой и геннонемодифицированной курицы. Какое-то время мне это удаётся, потому что никто не мешает.

— Саня! — радостно окликает меня Лерка.

Я мычу набитым ртом, что слушаю.

— А я придумала, как они все туда попали!

Хорошо, что рот у меня занят, и не надо прямо сейчас спрашивать кто такие они, куда попали, и почему все. А Лерка ждёт, по-моему, именно этого. Ну, как же?! Должен же кто-то восхититься красотой решения и изяществом мысли. А он, подлец, жрёт и не восхищается. Казлина!

Настроение у Лерки падает, хотя и медленно, и она больше не тянет кота за рога, а хватает быка за хвост:

— Чё ты ничего не спрашиваешь? Тебе, что, не интересно, что я придумала?

Я, наконец-то, дожёвываю и проглотив последний кусок, интересуюсь тоном человека, которому параллельно: