— Я уже побрился. — Констатировал я.

— И зачем ты мне это сейчас сообщил? — уперев локти в стол, спросила подельница.

— Ну, ты же сама про бритву чего-то там… — я поделал неопределённые движения руками.

— Бритва Оккама? — переспросила она, я кивнул, ожидая продолжения. — Ах, это! Ну, ты чё?! Это же такое философское… — она пощёлкала пальцами, подбирая нужное слово, не нашла и продолжила: — Ну, в общем, есть такое понятие, суть его в том, что ни к чему усложнять что-либо, особенно если в этом нет необходимости. Короче! Не множьте сущности сверх меры! Неужели не слышал?

— Мы ваших консерваториев не кончали! — гордо ответил я, хотя, чем тут гордиться? — И, это… бритва-то здесь причём?

Лерка страдальчески вздохнула:

— Бритвой отсекают всё лишнее.

— Кому?

— Блин, Саня! Ну, это же просто говорится так! Ну?

— А-а-а-а-а… — протянул я, стараясь выглядеть как можно глупее.

— Паяц!!! — выпалила она в порыве… гнева что ли… а может, тоже прикольнулась.

Я не понял, но решил отсечь это бритвой Роман-Григорича.

— Саша, — вдруг напряглась Лерка. — А маму у них как зовут? Папа — Виктор Родионович, а мама?

— Елена Андреевна подойдёт? — спросил я после пары секунд размышлений.

— Нормально… — протянула Лерка. — А это в честь кого-то или просто?

— Лер, Лера-а-а! — я помахал руками, стараясь привлечь максимум её внимания.

— Чего? — удивлённо спросила она.

— Лера! А нашу маму, как зовут?

«Сестра» явно не ожидала такого вопроса, потому что впала в лёгкий ступор.

— Лер, давай проще. — Я решил пойти на компромисс с ситуацией. — А твою маму как зовут?

— Людмила Геннадьевна, а что?

— Ну, пусть нашу маму тоже зовут Людмила, хотя, вот на счёт Геннадьевны я не уверен.

— А чё тебе не нравится?! — наехала Лерка.

— Ну, вдруг здесь это имя не в ходу. Есть же такие имена, которые ещё не придумали.

— И чё?! — не сдавалась сестра. — А это такое исконно Австралийское имя! Или они все Австралийские имена знают наперечёт? Да и кому какое дело?! Геннадьевна и Геннадьевна! Вон Шен, тот вообще Кежукетович, и чё?!

— Косиджанович! — поправил я.

— Тем более! Ни кого это не удивляет!

— Так ведь он же китаец! — возмутился я.

— А Шойгу — бурят, и чё?

— Он не бурят.

— А кто?

— Не помню. — Сказал я. — Но не бурят!

— А по мне так типичный бурильщик, — шлёпнула Лерка, типа закрывая тему. — Короче, мама — Людмила Геннадьевна. Всё!

Что-то мне не нравилось. Прямо вот не нравилось и всё. Что-то не так.

— Лер, пойми меня правильно. — Я старался возразить как-нибудь не очень неделикатно. — Мне бы всё равно когда-нибудь пришлось бы запоминать имя-отчество тёщи, но вот Людмила Геннадьевна… что-то тут не так.

Лерка аж взвилась:

— Да какая она тебе тёща?! Кто тебе дураку сказал, что я за тебя замуж пойду?! Ты кем возомнил себя? Вощще охренел! Видали?! Тёща!!! Забудь, на хрен!!!!!

— Лера!!! Тёща, в смысле — вторая мама! Как мою зовут, я, знаешь ли, помню!!!

Вроде подействовало. Успокоилась. По крайней мере, не орёт.

— Значит, говоришь, тёща — вторая мама? — с каким-то плохо скрываемым коварством в голосе переспрашивает Лерка.

— Ага! — соглашаюсь я и добавляю на всякий случай. — Свекровь, кстати, тоже!

— А свекровь-то с чего?! — снова негодует эта… даже не знаю, как её теперь называть…

— А вот так вот!!! — И я с гордым вызовом смотрю на эту, с позволения сказать, сестру.

Мы снова молчим, насупившись и набычившись.

— Лер, Лера-а-а! — зову я. — Валерия Антуанеттовна!

— Чо? — хмуро вопрошает она.

— Я понял, что мне не нравилось в Геннадьевне.

— И что же тебе не понравилось в имени твоей «второй мамы»? — ехидству нет предела.

— Помнишь, когда мы Морозовой метали лапшу про погибшего брата?

— Ну? — она всё ещё хмурая и мрачная.

— Мы ей тогда внушили, что меня назвали в честь второго деда.

— И?

— Что «И»? — удивляюсь я. — А второй дед, он кто?

— В смысле? — Лерка больше не хмурится, она не врубается.

— В смысле не может она быть Геннадьевной, потому что она Александровна!

Я торжествую. Здравый смысл, в моём лице, одержал грандиозную по своей убедительности победу.

Лерка вопросов не задаёт, но видно, что ещё не въехала. Ну, не во всё.

— Людмила Александровна! — повторяю я, для тех, кто на бронепоезде.

— Ладно-ладно! Поняла я уже. Александровна так Александровна. А тётя кто?

— Какая тётя? — моя очередь не врубаться. — У нас что, ещё и тётя есть? — Такая перспектива мне не по душе.

— Успокойтесь, сэр! — машет мне руками сестра. — Бритва Оккама, помнишь? Тётя — это не ещё кто-то, это жена нашего дяди. Которого ты, кстати, придумал. И мать наших кузенов, они же — Вован и Светка.

Кто такие кузены, я по счастью знал. Ну, и как зовут наших, тоже помнил. А вот про то что жена дяди, тоже тётя, как-то из башки вылетело.

— Чё предлагаешь? — спросил я у родственницы.

— Ну, давай, как твою маму что ли. — А потом так ехидненько добавляет: — Мне бы всё равно когда-нибудь пришлось бы запоминать имя-отчество свекрови!

— Охренела! — как бы в шутку «ору» я. — Да чтоб я… да на тебе… да ни за что!!!

Мы оба смеёмся.

— Ладно. — Говорит, наконец, Лерка. — Бабушек сегодня придумывать будем?

— А их-то зачем? — искренне не понимаю я. — Сама же говоришь бритвой отсечь всё лишнее.

— Так тож лишнее! А это семья! Нам вообще как можно больше всего про нашу жизнь в Австралии надо придумать.

— Давай попозже. — Предлагаю я. — Чё-то устал уже. Мозги устали.

— Давай позже. — Соглашается Лерка.

Она зовёт Аннушку, и та вместе с Глашей убирают. Глаша ещё в «ванную» и в «санузел» заходит, на секунду прямо.

Короче, всё убрано. Мы с Леркой снова одни. Я спрашиваю:

— Лер, ты там про флюгерхэндэ рассказывать начинала.

— Ну.

— Так чё там?

— В смысле «чё там»?

— Ну, песня-то эта… про чё она?

Лерка задумывается.

— Там это… один мужик… ну, ему кажется, что он потихонечку превращается в немца. Ведёт себя как немец, говорит… половина слов на немецком, половина на русском. Прикольно так.