— Да! — подтвердила мои слова Лерка. — Четвёртая стрелка, она нужна для того, чтобы часы зазвонили в нужное время. Выставляешь её… как часовую, на определённое время, и с точностью до десяти минут часы просигналят.

— Что они просигналят? — Агата, как же я про тебя забыл? Ну, не забыл, конечно, но…

Лерка тоже не рассчитывала на блондинок, поэтому готового ответа у неё не оказалось.

— Ну, так в разных моделях, разные мелодии.

Вот зачем она так сказала? Пришлось объяснять, что такое модели, что часы у нас и вправду могут мелодии воспроизводить, что мелодии тоже разные. Хорошо ещё на вопрос о «полёте шмеля» Лерка догадалась отрицательно ответить.

— Однако, господа, не желаете ли отужинать? — прервала наш научный диспут Татьяна.

Оглянувшись, я увидел в дверях какую-то незнакомую горничную. Ну, а что? Не вдвоём же тут Аннушка с Глашей работают.

— Господа! — воскликнул «сосед» Кирилла, тот который про шестнадцать часов говорил. Не помню, как зовут. — Ведь эта зала достаточно просторна. Не попросить ли нам накрыть ужин здесь? Чувствую, в Австралии ещё много интересного сыщется. А господа Малиновские поведали бы нам об этих разных диковинках.

И он посмотрел вокруг, ища поддержки, или хотя бы согласия. Барон только что рожу не скорчил. Должно быть Матвей, и без того не особо ему нравился, а тут ещё и с часами просто умыл, и сидеть с ним, купчишкой, за одним столом сыну благородного папы Карло не хотелось. Зато остальные закивали благосклонно. Парень обратился к Татьяне:

— Татьяна Андреевна, Вы распорядитесь?

— Сегодня никак не возможно, Дмитрий Евграфович, — ответила та. — Только завтра, если и остальные господа пожелают.

Вспомнил! Это же пушкарь, дед Архип, это он — Никодимович!

Блин! А зачем мне это сейчас-то?!

— А Вы нам ещё что-нибудь сыграете? — спросила Агата, ну конечно, кто же ещё.

Лерка посмотрела на меня, а в это время разные «просим» и «пожалуйста» перемежались с «не откажите». Ну, как тут откажешь?

— Что же сыграть-то такое? — как бы сама у себя спросила Лерка.

И тут я брякнул:

— А «Мурку» можешь?

Лерка посмотрела на меня долгим оценивающим взглядом и со словами «ты прям как папа» ударила по клавишам.

— А чё ты не пел? — спросила меня Лерка, когда дверь за горничной закрылась, и мы остались вдвоём в своём номере.

— В смысле? — не понял я сути предъявы.

— В карамысле! «Мурку» ему! — Лерка опять чем-то не довольна. — Просил «Мурку»?

— Ну?

— Баранки гну! Чё не пел-то, спрашиваю?

— На хрена?

— На хрена петь? — Лерка садится за сервированный стол.

— Да! — я тоже сажусь.

— А на хрена тебе «Мурка» была нужна? — и она, передразнивая меня, выдаёт: — А «Мурку» можешь?

— Лер, ну это же из этого… ну, кино-то про этого… — я пощёлкал пальцами припоминая.

— Глеб Жи-иглов и Володя Шара-апов… — пропела совершенно успокоившаяся Лерка. — Про него?

— Ну, да! — Как же я забыл-то. — Ну, вот! — обрадованно добавил я, полагая, что всё понятно.

— Ну-у? — Лерка ждала продолжения.

А какое, на хрен, продолжение, и так же всё понятно.

— Чё ну-то?

Повисла секундная пауза.

— Ты прям во фраке есть будешь? — невозмутимо осведомилась Лерка.

Я чертыхнулся, и, встав из-за стола, пошёл в свою комнату раздеваться. Повесив сюртук на спинку стула, вернулся. Лерка уже вовсю ужинала. Ну, это, конечно, громко сказано, но она всё-таки ела. Серебряной ложечкой она поддевала чёрную икру, и, закатив глаза, с предовольной рожицей смаковала такой доступный теперь деликатес. При этом она смешно так поигрывала бровями.

— Ты не сказала, почему я петь был должен. — Напомнил я, снова садясь за стол.

Лерка открыла глаза и, по-быстрому проглотив икру, спросила:

— Ты чё?

— Лер, ну, ты странная такая. Сначала наехала на меня, чё мол не пою, а теперь «ты чё?»

— Саш, ты «Мурку» просил? Я тебе сыграла. А зачем ты её просил, если петь не стал?

Я слегка обалдел.

— Лер, ну это же прикол такой: «А «Мурку» можешь?» — я не понимал, что ей не понятно.

— А в чём прикол? — на полном серьёзе спрашивает она.

Вот как ей объяснить? И кино-то, смотрю, лучше меня знает, и всё равно.

— Ну, когда кто-то берёт гитару… или ещё что-нибудь…

— Клавикорд, например, — посказывает «сестра».

— Чего?

— Саша, Сашенька, Сашу-уля-а-а! Инструмент, на котором я играла, называется клавикорд. Понял?

— Клавикорд? — я на всякий случай переспрашиваю.

— Да. И-и-и?…

Я недоумённо мотаю головой.

— Ты сказал: «когда кто-то берёт гитару…» — Лерка смотрит на меня и ждёт.

— А-а-а! — я понял, чего она ждёт. Торможу, день тяжёлый выдался. — Ну вот. Когда кто-нибудь берёт гитару. — Я набираю воздуха, а Лерка тем временем подсказывает:

— Или клавикорл.

— Или клавикорд, — соглашаюсь я. — Первое дело, подначить парня: «а мурку можешь?». Типа «Мурка» — это венец творения, вершина искусства. И если уж даже её сможет, то тогда точно — мастер!

— А-а-а-а… — с понтом поняла.

А, нет, не поняла:

— Ну, а чё петь-то не стал? Подначник.

Бли-и-ин!!! Даже ложку с икрой чуть не выронил. Да почему я петь-то должен? Так и спрашиваю.

— Ну, как же? — весело так вопрошает Лерка. — Если как в кино, то надо было петь! Промокашка спросил, а потом спел. Я думала, ты тоже споёшь. Затянешь так, — она сделала такой негритянский голос и запела: — Хав дуйду май мурка, хав дуйду май дарлинг! Хав дуйду май мурка энд гудбай!

Я малость оболдел. Я и по-русски почти не знаю, а тут, бах вам нате, такое!

— А ты чё, — спрашиваю, после мелкого шока. — На английском её знаешь что ли?

— Не всю. — На полном серьёзе отвечает эта. — Папа тоже приколист ещё тот. Заставил выучить. Ну, практически. И тоже так: «А мурку можешь?». Приходилось играть. А потом и петь. И непременно по-англиски.

— Так ты чё? Прикалывалась щас что ли, что не врубаешься? — я возмущён, сколько нервов вымотала, а сама… бли-и-ин…

— Нет, ну, ты такой интересный! Ты значит, надо мной прикололся, а я над тобой не моги? Так что ли? — и сразу ложку икры залудила.

С расстройства я тоже начал наворачивать. А ничё так. Ну, в смысле, икра ничего, пойдёт. Не очень понимаю, из-за чего все по ней так с ума сходят, вкусно, конечно, но не так чтобы ум отъесть можно было. Но вкусно.