Но Миллер не мог согласиться с такими доводами.

— Вот идёт наш милейший Вань-Цзы, — указал он на молодого китайца, проходившего по Посольской улице к Кочеровым. — Он сообщит нам все новости. Эй, Вань-Цзы, что, друг мой, слышно?

Грустно улыбаясь, подошёл Вань-Цзы к собеседникам.

— Вы спрашиваете, что нового в Пекине? Подождите, это будет очень скоро известно.

— Но когда?

— Может быть, даже через час или меньше этого.

— Это почему?

— Как? Разве вам не известно, что мандарины Сюй-Цзин-Чен и Юань-Чан объезжают посланников — всех без исключения?..

— Мы видели их паланкины... Верно, какая-нибудь новая хитрость, новая ложь?

Негодование ясно отразилось на красивом лице молодого китайца, но он сдержался.

— Зачем говорить о лжи моих соотечественников? — по возможности спокойно сказал он. — Разве мало лгут в Европе? Там всё с начала и до конца построено на лжи и поддерживается только ложью.

— Как вы смеете так говорить! — закричал Раулинссон. — Кто вы такой, чтобы порицать людей высшей расы!

— Я с первых дней моего существования на земле и до недавнего времени прожил в Европе и среди европейцев, — усмехнулся Вань-Цзы, — и достаточно насмотрелся на всё. Я могу судить об этом.

— Да, но со своей точки зрения — с китайской!..

— Я стал китайцем-патриотом только тогда, когда ознакомился с историей моего великого народа.

— Постойте! — перебил спорящих Миллер. Вы, друг Вань-Цзы, скажите-ка нам лучше, зачем явились к посланникам мандарины? Если не ошибаюсь, оба они члены цунг-ли-яменя?

— Да, вы не ошибаетесь; они заседают в ямене. Мало того, они — убеждённые друзья европейцев. Ради общей пользы они умоляют теперь посланников не вводить в Пекин отряды европейских десантов. И так уже ненависть народа возрастает со дня на день... Если отряд войдёт, то наше правительство ни за что уже не сможет поручиться.

— Что же, прикажете нам, как телятам, подставлять свои шеи под китайские ножи? грубо буркнул англичанин.

— Нет, до такой необходимости не дойдёт. Наше правительство сумеет охранить вас даже в минуту величайшей опасности, и теперь все его заботы направлены исключительно на то, чтобы отдалить эту минуту.

— Оно и видно! — отозвался Раулинссон.

— Вы думаете, что я говорю неправду? поднял на него глаза Вань-Цзы. — Миссия наших мандаринов доказывает это... Если, повторяю вам, отряд лорда Сеймура войдёт в Пекин, не будет никакой возможности сдержать народные массы... Но опаснее всего то, что на сторону волнующегося народа станут солдаты всех полков: и маньчжурских, и китайских. Знаете ли, что я скажу вам? Если бы правительство пожелало допустить ваши войска, то этому воспротивятся сами солдаты... Вот когда настанет величайшая опасность для европейцев... И они как будто стремятся к тому, чтобы приблизить её к себе, они как будто принимают все меры к тому, чтобы вызвать взрыв... Дорого им придётся заплатить за это!

— Вы, кажется, начинаете угрожать! — нахмурился Раулинссон. — Берегитесь! Вы не забывайте, что я имею честь принадлежать к числу подданных королевы Виктории и угроз ваших не могу слышать без протеста.

— Какие могут быть угрозы со стороны человека, лишённого всякой власти? — пожал плечами Вань-Цзы. — Я только стараюсь прояснить положение. Вы же, как я вижу, в странном ослеплении не хотите открыть глаза...

— На что это, позвольте спросить вас?

— На то, что происходит теперь вокруг вас... Вы считаете себя жертвами, тогда как вы сами же стремитесь вызвать взрыв, как уже создали почву для него...

— Благодарю! Теперь вся вина падает на нас!..

— Увы! Это так!

— Вы откровенны, Вань-Цзы, — с раздражением бросил Раулинссон. — Но я уверен, что с прибытием лорда Сеймура вы измените свои взгляды.

— Лорд Сеймур не появится в Пекине.

— Это почему?

— Его не пустят сюда...

Раулинссон покраснел от гнева.

— Вот как! — вскричал он. — Хотел бы я посмотреть, кто осмелится преградить ему дорогу!

— Китайский народ!

— Китайский народ! Ха-ха! — рассмеялся англичанин. — Да где он? Как он посмеет открыто возмущаться против нас?

Теперь Вань-Цзы не мог более сдерживаться от охватившего его негодования.

— Вы говорите о возмущении, — весь дрожа воскликнул он. — Вы чересчур смелы, сэр! Китайский народ способен возмутиться! Он — свободный народ, и если хотят у него отнять эту свободу, то он, как один человек, встанет на защиту своих попранных прав. Вы забываетесь, говоря о возмущении. Так вы могли бы говорить о несчастных жителях Индии, которых вы поработили, но китайский народ ещё не порабощён никем.

— Это мы посмотрим! — пробормотал англичанин, но Вань-Цзы не слышал его слов.

Боясь, что сдерживаться долее не хватит сил, он молча поклонился и поспешил оставить надутого альбионца.

— Нет, Раулинссон, вы не правы, — заметил Миллер. — Наш добрый Вань-Цзы, как подобает патриоту, заступается за своё Отечество.

— Пропади пропадом и он, и его отечество... до тех пор, пока оно не вошло в состав Британской империи!

— Это было бы очень трудным делом.

— Вовсе нет! — неприятно улыбнулся Раулинссон.

— Напрасно вы так думаете; покорение Китая не под силу даже Великобритании, как она ни велика, как ни много у неё вооружённой силы.

Англичанин заносчиво хихикнул:

— Нам для покорения народов не нужно солдат. Зачем нам заниматься таким грязным делом, как война? Разве нет дураков на свете, которые всю грязь примут на себя, а нам останется только пожинать плоды их работы? Когда в 1860-м году этот же самый Китай осмелился запретить нашим купцам привозить опиум и торговать им, разве не заставили его силой отменить это убыточное для английской торговли распоряжение? Припомните-ка, как тогда отличались там французы. Они геройствовали, они совершали подвиги величайшей храбрости, а опиумом принялись торговать наши негоцианты. Что? Вы скажете, что французы были не одни? Да, в той экспедиции были и английские солдаты, но только их по сравнению с французами было самое ничтожное количество и держались они благоразумно в стороне, уступая славу французам, а выгоды и китайские капиталы забирая себе.

— Ну это когда было-то? — пожал плечами Миллер.

— Что было тогда, то будет и теперь.

— Не думаю! Самосознание народов возросло. «Дураков», как вы изволили выразиться, теперь нет.

— Найдутся! Для нас найдутся, вот посмотрите... Их ведь Не сеют, они сами родятся... Вы увидите, найдутся такие, что будут геройствовать, совершать чудеса храбрости, а всё, что только представляет выгоду, достанется нам. Геркулесы вообще глупы. Они будут ломить, всё разнесут, всё разгромят, а умный пигмей и воспользуется... Геркулес-то только глазами похлопает да будет утешаться думами: вот, дескать, какой я сильный, а у пигмея-то и карманов не хватит для добычи...