Тишина стояла такая, что звенело в ушах. Не кричали ночные птицы, не стрекотали кузнечики и сверчки, не переговаривались лягушки. Даже ветер не шелестел листьями – мёртвые деревья давно лишились своих одеяний и стояли голые, белёсые, словно скелеты существ, по колени увязших в густой болотистой земле.

После того как он открыл книгу, окрестности сковал холод: не слишком студёный, но всё же неприятный, и Чернокнижник никак не мог согреться. Особенно стыли руки, и когда он пытался их согреть, потерев друг о друга, от кончиков пальцев отлетали яркие вспышки серебристого света, похожие на крошечные молнии.

Он шёл уже довольно долго, сам не зная, чего ищет. Мёртвый Лес был полон сил, тёмных и недобрых, и они, закручиваясь серебряными вихрями, оседали на полах плаща, цеплялись к сапогам, а самые отчаянные забирались на плечи и гладили лицо бесплотными ледяными пальцами.

Тропы через лес не было. Болотистая, мягкая, чавкающая под ногами земля сменялась твёрдыми переплетениями древесных корней. Между бледными стволами зияла тьма. Он устал, хоть и старался не признаваться себе в этом. Без книги сумка стала легче, но астролябия неприятно оттягивала шею. Чернокнижник раздражённо сорвал бесполезный прибор, порвав цепочку, и зашвырнул в лысые заросли багульника. К чему она сейчас, когда магия сама плывёт ему в руки?

Впереди мелькнул огонёк. Сперва неясный и трясущийся, будто морок, навеянный болотником, с каждым мигом он разгорался, заманивая дальше в чащу. Чернокнижник прибавил шаг, не сводя глаз с огонька.

Остро запахло дымом. И это не был запах магии – так пахли обычные очаги человеческих жилищ. Скоро стали различимы очертания домов. На опушке, свободной от скелетоподобных деревьев, виднелись несколько приземистых хижин. Их стены были сложены из таких же серебристых, лишённых коры стволов. В некоторых окнах горел тёплый свет. Низкие крыши были покрыты хворостом и сухой болотной осокой. Двери многих домов украшали оленьи черепа с ветвистыми рогами, кое-где над входами висели глиняные и металлические амулеты-колокольчики, тонко бряцающие на ветру.

Чернокнижник почти бегом преодолел оставшееся расстояние до первого, самого обветшалого дома и нетерпеливо заколотил в щербатую дверь. Иней покрыл брёвна и доски, и они сверкали в тусклом свете звёзд, как припорошённые сахаром печенья.

Магические огоньки, облюбовавшие его одежду, больше не сверкали, притаились. Смутно он понимал, что, скорее всего, они успели стать частью его самого, впитаться в его сущность, умножая его силы, но почему-то он не ощущал никакого прилива могущества. Он уже несколько дней не ощущал ничего, кроме холода.

Тишина нарушалась только звуком его собственного тяжёлого дыхания. Облачка пара вырывались изо рта и вздымались ввысь, смешиваясь с дымком из печных труб. За закрытой дверью тоже стояла тишина, и Чернокнижника начало это раздражать. Свет горел в окне, значит, внутри кто-то есть. Так почему они ему не открывают?

Он захотел в сердцах пнуть ногой посеревшую дверку и пинать её до тех пор, пока ржавые петли не разлетятся на куски, пока эта преграда не уберётся с его пути. Он уже замахнулся, чтобы нанести первый удар, но тут послышался лязг задвижки, и по глазам неприятно ударил оранжевый свет, узкой лентой вырвавшийся из приоткрытой двери.

Сухонькая седая старушка, ростом примерно с Алиду, вопросительно посмотрела на него, потом, поправив на плечах шерстяную шаль, жестом пригласила его внутрь.

Ему пришлось пригнуться, чтобы не задеть головой низкий дверной проём. На него тут же дохнуло натопленным теплом деревянного дома, ароматом съестного, и голова приятно закружилась. Он и забыл, как это, оказывается, восхитительно – оказаться в человеческом жилище.

Старушка провела его через сени и жестом пригласила пройти в небольшую квадратную комнату.

Чернокнижник вошёл и осмотрелся. Стены были завешаны домоткаными ковриками с узорами и простыми рисунками. Посреди комнаты стоял укрытый узкой тканевой дорожкой стол со столешницей из целого спила широченного дерева. Вдоль стен ютились шкафы, серванты и полки с посудой и другими предметами, на маленьких окошках были задёрнуты тонкие занавески. За перегородкой спряталась печь. В комнате пахло чем-то вроде похлёбки, но из-за необычных специй запах был специфическим.

Он прошагал через комнату и опустился на стул. Вздох удовлетворения вырвался из груди. Старушка потеребила уголки шали и присела напротив.

– Так ты, значит, теперь хозяин наш… – задумчиво произнесла она.

Он подавил изумление и постарался придать своему лицу надменное выражение. Что она имеет в виду? Чей хозяин? Как она поняла?

– Не удивляйся, – сказала старушка, и Чернокнижник тихо фыркнул. – Думаешь, мы не почуяли ничего? Не видели моуров и стригоев? Нет, мальчик, мы не слепцы. Они приходят только на зов своего хозяина. А кто им хозяин, тот и нам.

Она встала, заглянула в шкаф и поставила на стол корзинку лепёшек и кусок вяленого мяса.

– В нашей деревне остались одни старики, – тихо проговорила она. – Как я, а то и старше. Путники к нам не захаживают – Мёртвого Леса боятся. Да и в болоте с непривычки увязнуть легко. Тут нужно знать, куда ступать. А тут ты: молодой, и волшбой от тебя за версту несёт. Сразу понятно, что старые времена начали возвращаться.

Старушка сняла с полки блестящий самовар, наполнила его водой из бочонка, достала из-под стола корзину с шишками, поместила шишки на решётку и принялась растапливать самовар. Тут же по комнате поплыл пряный хвойный аромат.

Чернокнижник хмуро наблюдал за старухой. Странные браслеты на её сухих запястьях позвякивали, сталкиваясь друг с другом. Кончики серой шали, похожие на пушистые кошачьи лапки, мягко скользили по поверхности стола.

Самовар запыхтел, выпуская первые прозрачные облачка пара. Чернокнижник откинулся на спинку стула, разглядывая обстановку старухиного дома. Взгляд заскользил по глиняной посуде на полках, по пучкам трав в дальнем углу. Хозяйка выставила на стол пузатые расписные чашки, и Чернокнижник, рассматривая их, неожиданно столкнулся взглядами со своим отражением в надутом боку самовара и едва не вздрогнул.

Его волосы из рыжих сделались тёмно-каштановыми, а глаза налились чернильной синевой ночи. Лицо стало очень бледным, щёки и глаза ввалились, губы потрескались и посерели. Он рассеянно провёл рукой по лицу, потрогал отросшие пряди, начинающие завиваться ниже скул. В своём воображении он видел себя куда более величественным…

– Как зовут тебя, мальчик? – вдруг спросила старуха, подпихивая в самовар ещё шишек.

– Р… Ч… – заикнулся он и покачал головой.

– Понимаю, – неожиданно сочувствующе отозвалась женщина. – Это тяжело. Особенно поначалу. Может, называть тебя просто хозяином? Или по имени старого хозяина?

– А кто был старым хозяином? – жадно спросил он.

– Я его не застала, – ответила старушка. – Те времена давно прошли, про моуров и их пастыря мне бабка рассказывала, а ей – её бабка. Мы и не думали, что доживём до того дня, когда они снова вернутся. Но последнего хозяина звали Маридос. Это у нас все знают.