Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это на холмах цветет сакура, — серьезным спокойным тоном произнес Синтах. Привстав на носки, он старательно всматривался в белую даль.
— Красиво, — откликнулся я, по-настоящему завороженный происходящим вокруг. Я впервые наблюдал цветение вишневых деревьев, такое обилие падающих с неба цветов. Эта картина наполнила мое сердце умиротворением и восторгом. Я подтянул для удобства к груди согнутые колени и положил на них руки. — А откуда здесь взялась сакура? Разве мы в Японии?
Лонг промолчал, продолжая тревожно вглядываться в подернутое ажурной пеленой пространство, потом нагнулся ко мне и, склонив голову набок, вкрадчиво спросил:
— Ты разве забыл, что это место подобно зеркалу? Зеркалу души. Долина является отражением твоих мыслей и чувств. Ты пытаешься логикой разума повлиять на свое сердце, не понимая, что таким образом можешь изменить его и потерять себя, — он впился в меня глазами, и два раза, точно птица, склонил голову сперва в одну сторону, а затем в другую. Его грудной скрипучий голос звучал в моих ушах подобно голосу коротковолнового радиоэфира. — Сейчас ты увидишь, как твоя душа преображается и во что может в скором времени превратиться. Если, конечно, не остановишься…
Синтах умолк, ухватившись за мое лицо пронзительным взглядом.
— Некоторые из вас, я имею в виду людей, считают, что Смерть похожа на опадающие лепестки сакуры, — продолжил он через короткое время. — Смерть теперь уже очень близко, и она обязательно проявит себя. Разве ты не видишь на этих склонах цветущую сакуру?! — грозно вскричал лонг и, резко выбросив руку в сторону, указал на едва различимую за стеной белого кружева гряду холмов. Его смоляные, агатовые зрачки продолжали неприятно буравить мое лицо. — Скоро она вся облетит!
Я молчал, оставаясь неподвижным. Я оцепенел и не мог отвести от Синтаха глаз — он, словно магнитом, удерживал их своим взглядом. Мне стало не по себе, и я поспешно прикрыл веки, продолжая прислушиваться к происходящему вокруг. «Он смотрит на мир тысячью лиц», — угасающим эхом раздался в моих ушах старческий голос лонга. После этого все смолкло. Через минуту я снова открыл глаза и обнаружил, что необычного мальчика уже нет рядом со мной, он бесследно исчез в сказочном хороводе вишневого цвета.
Внезапно теплый ветер сменился на сквозной, с ледяными порывами. Небо на глазах поменяло окраску — стало гнетущим, иссиня-черным. По нему заходили тяжелые свинцовые сгустки. В долине вдруг настолько резко похолодало, что при дыхании изо рта начал идти пар. Моментально продрогнув, я обхватил бока руками и, поднявшись на ноги, в изумлении осмотрелся вокруг.
Местность преобразилась существенно. Теперь она выглядела унылым безжизненным краем. Трава увяла и торчала из мерзлой земли бурыми жухлыми кустиками. Голые деревья на холмах клонились под порывами ветра, раскинув в стороны худые когтистые ветви. Вместо гладких нежных цветов с неба сыпался мелкий колючий снег. Долина наполнилась тоскливым, опустошающим ощущением безвозвратности…
Не понимая, что происходит, я несколько минут стоял, опершись на камень, затем, сжавшись в комок, примостился за ним, стараясь спрятаться от злого острого ветра. Мне хотелось укрыться ковром, но я не решался стряхнуть с него пиктограмму, угадывая связь между выложенным из спичек узором и тем, что происходило вокруг. Кожа от холода съежилась и покрылась мурашками, тело судорожно било в ознобе. Пальцы рук и ног закоченели. Я обхватил ладонями озябшие ступни и, выдыхая воздух за ворот рубахи, попытался хоть как-то сохранить уходившее из-под одежды тепло.
Обрушившаяся на землю зима безжалостно сковала морозом еще не так давно зеленевшие холмы и долину. Снег продолжал беспрестанно идти и уже тонким слоем лежал везде. Он запорошил палас с пиктограммой, мои волосы, плечи, и, попадая на лицо, медленно таял на онемевшей коже. Я подобрал под себя ноги и, сгорбившись, лихорадочно, что было сил, дышал в окончательно одеревенелые кисти.
Внезапно у меня перехватило дыхание, я отчетливо ощутил чье-то темное, пугающее присутствие рядом и содрогнулся от еще большего холода. Я чувствовал, что некто стоит подле меня, безмолвно наблюдает и изучает. Этот некто был словно разборчивый покупатель на рынке, придирчиво оценивающий несмышленого щенка в плетеной корзине. Его взгляд пронзал меня насквозь, заставляя душу сжиматься от инстинктивного, неконтролируемого животного ужаса. Этот страх вдавливал меня в землю, унижал, лишал человеческого достоинства. Он принуждал ни о чем не думать, а лишь подчиниться, отступить и надеяться на снисходительную милость. Я противостоял этому страху, как только мог, сколько было сил. «Бояться нельзя, нет, нельзя, ни в коем случае!» — упорно твердил я себе. Я схватился за эту мысль, как за единственную возможность спасения и, сосредоточенно выдыхая в ладони, едва сдерживался, чтобы не поднять головы и не посмотреть на нависшую надо мной громадную тень.
Этот некто обладал огромной, как бездонная пропасть, черной расчетливой силой. Одновременно устрашающей, требующей поклонения, и, вместе с тем, сладко влекущей. Эта сила пугала и притягивала, как пугает и притягивает к себе крутой обрыв. Как манит и пугает страшная тайна, познав которую, ты становишься частью ее. Кто-то, властный и могущественный, находился на границе моего зрения. Я видел край его мрачной фигуры, я слышал, как ветер с шумом развевает его одежды. Я чувствовал его все возрастающее нетерпение…
Холод пробрался в каждую клеточку моего организма. Я закоченел до крайности, и мне уже не хватало сил выносить лютую стужу. Тело сотрясала сильная, конвульсивная дрожь, пальцы на руках и ногах постепенно становились чужими. «Еще немного, — мелькнуло у меня в голове уже несколько отстраненно, — и я сдамся, перестану слышать мороз и навсегда сольюсь с обледенелой пустыней». Мне оставалось или поднять лицо и, подчинившись, сдаться — посмотреть на того, кто в требовательном ожидании стоял сейчас передо мной, — либо замерзнуть, что воспринималось моим сознанием равнозначно.
Неожиданное, отчетливое понимание этой мысли вызвало в моей душе столь сильный протест, что я, не чувствуя больше сковывающего волю животного ужаса, полный решимости, рванул из-под себя палас. Я с облегчением стряхнул с него пиктограмму и, ни секунды не сомневаясь, с головой укрылся под плотной грубой тканью, так, как в детстве укрывался под одеялом…
Мгновенно все звуки стихли. В образовавшейся