Игорь с Настей, закутавшейся в его пальто, гуляли по Москве под мелким снегом. Она наотрез отказалась зайти к себе и переодеться:

– Не хочу туда… И так там всю ночь торчала. Глядишь, опять кого-нибудь зарезать захочется. – Она ткнула его в бок тонкими крепкими пальчиками.

После утреннего шампанского оба были веселые. Игорь отломал каблук от ее второй туфли, чтобы было проще ходить.

Бродили по одному из больших московских парков, Игорь всегда путал их названия. Настя расспрашивала о жизни в Израиле, о том, как Игорь туда переезжал. Спросила: правда ли, что девушки там тоже служат в армии и моются в одной общей душевой с парнями?

– Чего? – рассмеялся Игорь. – Служат, конечно, но душевые раздельные. При тамошнем феминизме попробуй посмотри не так на девушку, даже одетую, засудят на фиг.

– Тогда радуйся, что ты в России, – ответила Настя. – Тут народ изголодался по простому теплому взгляду. Девушки только мечтают, чтоб нормальный мужик с интересом посмотрел.

– Я и смотрю, – честно ответил Игорь.

Уже ближе к обеду Настя стала то и дело спотыкаться на ровном месте, Игорь поймал ее в очередном падении – да она вся дрожит! Со своей выносливостью и закалкой он не заметил, что девушка сильно замерзла и устала. Что за странная привычка местных жителей не признаваться, когда им тяжело?

– Ты ведь всю ночь не спала, – сказал он, – не пора отдохнуть?

– Да, – ответила Настя, – завалиться бы сейчас в кровать…

– Пойдем ко мне и завалимся, – просто ответил Игорь.

– Ах ты, хитрый израильский мужчина! – засмеялась она. – Ну уж нет. Привык тут к московским развратницам… – Она ткнула его в плечо кулачком. – Проводи меня в мою гостиницу.

Он повиновался. В холле небольшого трехзвездочного отеля она поцеловала его в щеку.

– Я рада, что не зарезала тебя, – сказала она с улыбкой, заходя в лифт.

Но когда закрылись стеклянные двери и он успел последний раз взглянуть на нее, улетающую вверх, лицо Насти было уже совсем другим. Исчезли хмельное веселье и озорной прищур, в ее глазах снова были только беспросветное одиночество и злая обида.

Ему почему-то стало от этого очень не по себе. Хотя что могли значить чувства этой странной, малознакомой девушки, да вообще чьи-либо чувства? У Игоря было много женщин, некоторые из них любили устраивать драму, еще похлеще этой, но он всегда умело их игнорировал.

Игорю было тридцать пять, он много лет жил над придуманными правилами, над глупыми чувствами и был доволен. А тут вдруг, из-за такой ерунды, его непобедимая уверенность, дарованная Открытием, пошатнулась.

Шагая к себе в отель через гудящую клаксонами площадь, Игорь вспоминал случай из полузабытой юности, когда его вот так же кольнуло, пошатнуло, неожиданно и непонятно, несмотря на все слои грамотно выстроенной защиты.

…Сверкающий солнечный день, каких в Приморском крае бывает штук двадцать за весь год. Они с Михасём идут по прибойной полосе, ружья наперевес. Солнце печет, но с холодного моря дует пронизывающий бриз, гудит в темных кронах кедров и пихт.

Голубые волны разбиваются о желтый песок, по которому тянется вереница алых кровавых пятен.

– Вот почему ее прозвали «Кровавая Мэри», – ухмыляется Михась, кивая на пятна. – Большая, взрослая тигрица, но нормально охотиться больше не может. Тигр же как все кошки: выследит добычу, ну оленьку, например, бросается сверху, клыками шею прокусывает – и привет. А у этой с зубками какая-то проблема случалась. Кариес, ага… Повыпадали у нее клыки и часть остальных зубов, не прокусишь шею теперь. Ну она и придумала – на хребет жертвам своим не прыгает, вместо этого когтем по вене на шее чик. А потом идет за жертвой следом, ждет, пока кровь вытечет…

Амурский тигр – одна из самых редких кошек в мире. На свете их осталось меньше тысячи в Приморском и Хабаровском крае, да еще на севере Китая. И потому этот зверь стал одним из самых ценных на черном браконьерском рынке. Едва ли не все части его тела считаются чудесно лечебными в восточной медицине, у богачей в Гонконге и Сингапуре, которые от Приморья не так далеко. А великолепная пушистая шкура, ало-оранжевая с черными полосами – желанный экземпляр для коллекционеров по всему миру.

– Нам за Мэри эту столько отвалят, – говорил Михась, – сколько за год на обычной работе не наработаешь…

С Михасём, главой артели профессиональных браконьеров, Игорь познакомился во Владивостоке, где по приезде из тайги трудился в охранном агентстве.

Город ему понравился. После лесной глуши неказистый сырой форпост на берегу Японского моря казался Игорю центром цивилизации.

В скудные девяностые на две с лишним тысячи отцовских долларов тут можно было неплохо прожить какое-то время, даже позволить себе городские развлечения, о которых Игорь раньше только слышал: клубы, выпивку, девушек. Самый южный и развитый из городов Дальнего Востока недаром имел в регионе репутацию богатого и веселого места. Игорь попробовал, понравилось. Хотя многие из здешних «городских» посмеивались над ним, считали простаком и деревенщиной – в том числе за манеру говорить, оставшуюся от отца с Егорычем. Игорь не обижался, зачем?

Но спустя пару месяцев вспомнил отцовские наставления: «Будешь дураком, деньги быстро закончатся. Всегда имей приток бабок, хотя бы небольшой, даже если на жизнь прямо сейчас хватает».

Игорь стал искать работу.

Молодому бесстрашному парню, отлично умеющему стрелять, дорога в те времена была известно куда. Но Игорь слишком хорошо помнил, чем кончилась для отца попытка быть «настоящим бандитом», и от явного криминала держался подальше.

В конце концов устроился в частную компанию по охране – в общем-то, та же преступность, но в чуть более мягкой форме. Контора предоставляла защиту и силовую поддержку обеспеченным людям. Обычно работа Игоря состояла в том, чтобы просто мелькать на заднем фоне с суровым видом, но иногда случались и стычки.

Однажды Игорь оказался в настоящей массовой перестрелке, и это неожиданно получилось великолепно. Возбуждение, дикий кураж, ощущение опасности, жуткое и сладкое… И хотя после заварухи всех загребли менты, так что пришлось сидеть в камере трое суток, пока хозяин не вытащил, – оно того стоило.

Игорь в стычке перестрелял народу едва ли не больше всех. Жалел ли он убитых? Нет. Как и все чувства, жалость он отправил в утиль. Да и разве в этом мире, насквозь недобром и безжалостном, почти ничего ему не давшем с рождения, а потом забравшем вообще всё, разве в таком мире должно быть что-то, кроме жестокости?

Игорь даже жалел, что перестрелки случались нечасто, максимум раз в несколько месяцев. А в остальное время, трясясь в «мерседесе» с очередным «царем», катящем «по важным делам», он откровенно скучал. Думал даже пойти в армию, в Чечне как раз шла война, но уж очень он не любил выполнять чьи-то приказы. Даже в охране это давалось непросто, а уж что будет на службе…